"Это назидательное убѣжище занимало всѣ мысли короля. Онъ безпрестанно приѣзжалъ изъ Тура, изъ Блуа, смотрѣть на воздвигаемое зданіе. Дѣла Европы отошли далеко на задній планъ. Изъ Блуа, гдѣ находилось казначейство, деньги, естественнымъ образомъ, шли прямо въ Шамборъ, на постройки, на издержки двора. Иногда нѣкоторая часть ихъ употребляема была на дѣла, на итальянскую войну, но въ маломъ количествѣ, неохотно и всегда слишкомъ поздно"[195]. Такимъ образомъ, въ XVI вѣкѣ, вмѣстѣ съ итальянизаціей готическаго стиля, мы видимъ во французскомъ зодчествѣ новое направленіе, стремившееся создать удобства жизни, комфортъ, изящную и покойную обстановку. Жилище, сдѣлавшееся болѣе безопаснымъ отъ вторженія грубой силы, получило новое значеніе для домохозяина. Въ немъ искали уже не одного убѣжища отъ хищнаго врага – оно стало пріютомъ спокойной семейной жизни.
Царствованіе Франциска I совпадаетъ съ самымъ блистательнымъ періодомъ французскаго возрожденія. Не одна архитектура встрѣчала покровительство короля-художника. Живопись и ваяніе нашли пріютъ въ его роскошныхъ дворцахъ. Онъ былъ влюбленъ въ Италію, которая стоила ему столькихъ радостей и столькихъ огорченій; онъ захотѣлъ перенести ее къ себѣ, въ свой Шамборъ, въ свое Фонтенбло. "Усталый отъ войнъ, разочарованный въ своихъ мечтахъ объ Италіи, король, говорить Мишле, создалъ для себя Италію Французскую. Онъ устроилъ галлереи, роскошныя гульбища, удобныя и открытыя, ломбардскія виллы, которыхъ ему не суждено увидѣть опять"[196]. Онъ призвалъ къ себѣ итальянскихъ художниковъ, осыпалъ ихъ милостями королевская казна была открыта для Леонардо да Винчи, Микель-Анджело, Россо, Андреа дель Сарто. И они пользовались ею не даромъ: они перенесли Италію во Францію. «Леда» Микель Анджело, единственная масляная картина этого великаго художника, въ которой нѣга, сладострастіе и горделивая скромность были чудно сгармонированы, украсила Фонтенбло Франциска I и оставалась тамъ, пока вь XVII вѣкѣ, одна лицемѣрная Фаворитка не приказала ее уничтожить. «Разграбленіе Рима въ 1527 г., паденіе Флоренціи въ 1532 – (слова Мишле) были въ нѣкоторомъ смыслѣ эрою разсѣянія Итальянцевъ по землѣ. Централизація была уничтожена. Итальянскія искусства разбрелись на всѣ четыре стороны. Джуліо Романо отправился въ Мантую, построилъ тамъ виллу съ дворцомъ, съ живописью рухнувшаго міра, съ изображеніемъ борьбы гигантовъ противъ боговъ. Другіе художники удалились въ глубину сѣвера, и вдохновясь его варварскимъ геніемъ, построили Кремль для государства Ивана Грознаго. Нѣкоторые явились во Францію, и здѣсь, въ матеріялѣ самомъ непокорномъ, въ песчаникѣ Фонтенбло, они находятъ неожиданные эффекты, страннымъ образомъ соотвѣтствовавшіе таинственному характеру пейзажа, темной и мрачной загадкѣ политики королей. Отсюда – эти Меркуріи, эти страшныя хари „Овальнаго двора“, отсюда эти изумительные Атланты, которые стерегутъ купальни на дворѣ „Бѣлой лошади“, люди-утесы, которые въ теченіе 300 лѣтъ все еще ищутъ для себя формы и души, свидѣтельствуя по крайней мѣрѣ, что въ камнѣ есть грѣза бытія и стремленіе осуществить ее»