И здесь годы сделали свое дело, но только в обратном смысле. Тот небольшой город, каким я его запомнил, вырос почти вдвое, и это при том, что война лишила его немалой части трудоспособного населения. Помимо моей воли ноги привели меня к месту моей бывшей работы. Корпорация по-прежнему существовала, только на табличке над дверью значилось другое имя, ибо в то время, как жизнь моих молодых сограждан разыгрывалась на кону за океаном, эпидемия гриппа недвусмысленно заявила свои права на мистера Грешэма. Поддавшись минутному настроению, предопределившему мою дальнейшую судьбу, я предложил свои услуги новому хозяину. Упоминая о своей службе под началом мистера Грешэма, я трясся от волнения, но все мои опасения оказались беспочвенными, ибо тайна моего неэтичного поведения ушла в небытие вместе с моим покойным работодателем. Как нарочно, у них имелась одна вакансия, и меня тут же восстановили в должности. Едва я приступил к работе, как меня одолели навязчивые воспоминания о моих нечестивых ночных вылазках, а заодно с ними и страстное желание заново испытать те недозволенные удовольствия. Отбросив всякое благоразумие, я возобновил свои кровавые оргии. И снова бульварные листки нашли себе богатый материал в смаковании гнусных подробностей моих преступлений, сопоставляя их с неделями кровавого кошмара, державшими в страхе город много лет тому назад. И снова полиция расставила повсюду свои капканы, но лишь для того, чтобы поймать в них воздух.
Изнывая от жажды по тлетворному нектару мертвецов, сгорая от диких, противоестественных желаний, я стал сокращать перерывы между своими богомерзкими подвигами. Я понимал, что хожу по краю пропасти, но демоническое вожделение не выпускало меня из своих когтей, подталкивая на все новые и новые злодейства.
Между тем мой рассудок, притупленный беспрестанными позывами неистовой страсти, перестал реагировать на все внешние раздражители. Те мелочи, учитывать которые необходимо всякому, кто встает на путь преступления, начали ускользать от моего внимания. Не знаю, где и как, но, видимо, я оставил после себя какой-то слабый след, какую-то незначительную улику, и хотя этого, конечно, было недостаточно, чтобы был выдан ордер на мой арест, но все же подозрение пало на меня основательно. Я кожей чувствовал начавшуюся слежку, однако ничего не мог поделать с растущей потребностью в новых мертвецах для освежения своего изнемогающего духа.
В ту роковую ночь, когда я священнодействовал над телом очередной жертвы, крепко стискивая в руке еще не просохшее от крови лезвие, за дверью раздался пронзительный полицейский свисток. Одним натренированным движением я сложил бритву и сунул ее в карман плаща. По двери забарабанили дубинки. Взяв стул, я что было силы хватил им по оконному стеклу, благодаря судьбу за то, что выбрал для совершения преступления один из самых дешевых кварталов. В тот момент, когда синие мундиры ворвались в комнату через выломанную дверь, я спрыгнул в темноту ночного переулка. Я мчался по тускло освещенным улочкам, перелезая через шаткие изгороди, пробегая грязными подворотнями, минуя приземистые обшарпанные домики. Спасительная мысль о заболоченной лесистой местности, что начиналась за чертой города и простиралась на добрые полсотни миль, доходя аж до фэнхэмских окраин, сразу пришла мне в голову. Если бы мне удалось добраться до нее, я бы на время оказался в безопасности. Еще не рассвело, как я уже несся очертя голову по этой безотрадной пустоши, спотыкаясь о гнилые корни полумертвых деревьев, которые протягивали ко мне свои голые ветви — гротескное подобие человеческих рук, — словно пытаясь завлечь меня в свои лицемерные объятия и тем самым обречь на верную гибель.