Как-то в Москве он прибежал к нам очень возбужденный с несколькими листками в руках: "Слушайте, я хочу вам что то прочитать". И он начал читать:
Муза, муза моя, о лукавая Талия!
Всякий вечер, услышав твой крик,
При свечах в Пале-Рояле я…
Надеваю Сганареля парик…
Поклонившись по чину пониже, —
Надо! Платит партер тридцать су! —
Я, о сир, для забавы Парижа
Околесину часто несу…
Юра перевел дыхание:
Вы несете для нас королевское бремя.
Я, комедиант, ничтожная роль.
Но я славен уж тем, что играл в твое время,
Людовик!.. Великий!..
Французский!!! Король!!!
Юра почти прокричал. "Это Булгаков", – сказал он. В глазах его стояли слезы. Я до этого слышала имя Булгакова, но никогда его не читала.
Булгакова было запрещено печатать. До сих пор я бесконечно благодарна Юре, что он “открыл” мне Булгакова.
Когда Юру взяли на постоянную работу в журнал “Юность”, он сильно изменился. В “Юности” тогда печатались успешные молодые советские прозаики и поэты. Мне казалось, что Юра захотел быть, как они, и его интерес к Аксенову и Вознесенскому начал вытеснять его восхищение Булгаковым.
Постепенно из нашего друга он стал приятелем, а потом – просто знакомым. А когда мы уезжали из России, то с ним даже не попрощались.
Через 30 с лишним лет, когда я в первый раз, по делу, приехала в Москву, Петя Фоменко, который был когда-то нашим общим другом, сказал мне, что Юра несколько месяцев назад скоропостижно умер, но если я хочу, он может познакомить меня с его вдовой, знаменитой комедианткой Кларой Новиковой.
ИСПАНСКИЙ КИНОРЕЖИССЕР КАРЛОС САУРА
Его двухэтажный каменный дом где-то под Мадридом хорошо запомнился своими прекрасными цветами, которые издали казались мавританским узором. Запомнился сад, весь в зелени, винограде и густых тенях.
"Здесь так тихо", – сказала я. "Не всегда", – ответил Саура. Высокий, интеллигентный, в больших очках. Он был сосредоточен на моих вопросах и своих ответах – о его фильмах, о его интересе к искусству, музыке, живописи его брата – известного художника Антонио Сауры.
Потом мы заговорили о фламенко. Я сказала, как меня поражает, что чередование ударов каблука и носка таит в себе загадочность, ни на что не похожую. Во фламенко, и вообще в испанских танцах, есть нечто молитвенное, мистическое: "Мне кажется, что только испанцы не улыбаются, когда танцуют".
"Вы совершенно правы, – сказал Саура и слегка улыбнулся. – Фламенко – это такая же суть Испании, как коррида. В корриде – победа и жертва, риск и кровь. Чтобы это до конца понять, надо быть испанцем".
Через несколько дней я была на корриде, этом жертвоприношении то быка, то человека, и убедилась как он прав! Какое впечатляющее единство испанцев – старых и молодых, интеллектуалов и малограмотных, богатых и бедных, в оглушительном крике многотысячной толпы: "Але!"