Нинель мгновенно приходит в себя, стряхивает Карпушины руки, смотрит на меня негодующе, как бы говоря: «А, это ты? Так что я тут время на тебя трачу?»… В общем, в приливе привычной вредности возвращается из прострации. У них с Карпиком давние странные отношения. Несмотря на то, что он давно уже живет у нее, и даже печать им в паспорта, судя по слухам, уже поставили, несмотря на все это Нинель все еще не отвечает Карпуше взаимностью и обращается в зловредную стерву при всяком его приближении на людях. Выражение ее лица принимает обычное немного обиженное выражение, губы сжимаются в напряженную куриную попку.
– О нашей роли в случившемся, – отвечаю я Карпику, не имея никакого повода оставлять его вопрос без внимания.
– Точнее о том, что никакой нашей роли там не было, – раздраженно перебивает Нинель. – Нет, я понимаю, конечно, Бесфамильной было тяжело в последнее время! – добавляет с явным осуждением.
Ну вот. Марина, увы, я ошибалась. Даже твоя смерть тут бессильна…
«Вокруг меня, чужие люди,/ У них совсем другая игра,/ И мне жаль, / Что она умерла…/ Лай-лай-лай-лай-ла-а,» – тихонечко, но нарочито четко начинаю напевать «Крематорий», выражая таким образом всепонимающему Карпику свое о Нинельке мнение.
– Да, Марина приходила недавно. – Нинель меня не слышит, обиженно перебирает дрожащими губами, понемногу раскрывается. – Она просилась на работу. Я бы взяла, но не мне ж решать! – она не нам с Карпиком говорит, она сама перед собой оправдаться пытается. – Звонили знакомые спонсоров. Бесфамильная умудрилась что-то с ними не поделить. И тут успела поцапаться! Все таки вздорный у нее был характер, ничего не попишешь. В общем, работы в нашем журнале она так и не получила… Это плохо, конечно. Я понимаю, что журнал для нее много что значил… Мы все вместе его взращивали, придумывали концепции и прочие умные слова. Обидно, конечно, поставить проект на ноги, потом уехать на пару месяцев, вернуться и обнаружить, что ты уже в этом проекте не фигурируешь… Неприятно, конечно. Но зачем же так убиваться-то?
Мне уже ничуть не жалко Нинель. Она такая же, как была. Она – не меняется…
– А по-твоему, нужно было убиться «не так»? Каким-нибудь другим способом? – спрашиваю насмешливо, без желания услышать ответ и вообще без желания что-либо слышать от этой самовлюбленной барыни.
Нинель еще плотнее поджимает губы, дергает плечами, отворачивается. Она такая же, как все здесь. Она черна лицом, душой и кофтою. Она сожалеет и боится ответственности. Она пришла не прощаться, а оправдываться… Теперь она разговаривает с Карпушей, совершенно не стесняясь, что я слышу сказанное: