Автобус вдруг дернулся, и все испуганно подпрыгнули. Или же – и это казалось мне больше похожим на истину – слова старухи задели за живое и все мы так резко вздрогнули, что автобус не устоял.
– Успокойтесь, Клавдия Семеновна, – заворковала над старухой какая-то девочка. – Что вы такое говорите? Примите таблеточку…
Старуха сидела возле Масковской и, ни с кем не считаясь, с каждой фразой все громче причитала свои причитания.
– Грянет кара на каждого! Заслужили-заработали. Ангела сжили со свету! Загубили и сына божьего…
– Кто это? Кто это? – поползло по рядам. – А, понятно. – говорили разобравшиеся и передавали дальше – Это соседка по подъезду. Она сумасшедшая. Ее нечаянно взяли…
Мы уже отъехали от места встречи, то есть от двора Марины, и о том, чтоб кого-то высаживать, речи идти не могло.
– Лихо нас твой Карпуша от остальных изолировал, – шепнул мне Павлик, и обида нервной судорогой пробежалась по его красивому уточненному смуглому лицу. Вообще, Павлуша у меня мальчик, красивый до неприличия. Жгучие черные кудри, загибающиеся, мохнатые ресницы, гордая посадка головы… Но красота его из тех, что легко портятся из-за малейшей негативной эмоции. Обиженный Павлик – дрожащие губы, скользкий, заплывший надменностью взгляд, болезненно дергающиеся желваки – зрелище жалкое и даже отталкивающее. Когда он такой, я всегда отворачиваюсь, чтоб не искушаться поводом для плохих чувств.
– Все близкие друзья едут легковушками… Он никогда нас ни во что не ставил, думая, что он – самый первый, и самый главный друг. Только он один так думал, без взаимности. – продолжал Павлуша.
Знала ли Марина, предполагала ли, что нас сейчас будет грызть ревность и обида? Догадывалась ли, как станем изводиться, наблюдая, что места приближенных особ достаются другим?
– Перестань, Павлушенька, – я еще с утра дала себе клятву, что бы ни случилось, оставаться доброжелательной и всех любить. Нет, не для приличия. А потому что только добротой и любовью можно противостоять любым нападкам и обвинениям, которым мы с Павлушей вполне могли тут подвергнуться. – Карпик отлично нас вписал. Позаботился. Как Пугачева о Гребенщикове.
– Чего? – Павлуша, конечно, давно привык к моим экстренным переходам с темы на тему, но не сдержал негодования.
– Так и было. Я в БГшном интервью вычитала. Пьяного вусмерть Гребня Пугачева когда-то сажала на поезд. Молодец, не бросила! Подскочила к проводнику в последний момент перед отправлением, впихнула БГ в вагон, кричит: «Я – Пугачева, это – Гребенщиков. Он едет в Питер!» И все, поезд тронулся. Так БГ ведь доехал просто отлично. С комфортом, хотя без билета и почти без сознания.