— Я…ты, — растерялся Осин. — Ты…ты…говорил, что он — дурак!
— Ну, уж нет, друг любезный, я говорил лишь только то, что не собираюсь подражать Огурцову в его осуждении начальства, о чем ты сам мне рассказывал! И дураком ты сам его назвал, а потом приписал свои слова мне! — громко сказал Иван.
— Кого это я осуждал?! — взревел Огурцов. — То-то завчера…Мешков вломил мне бисты! Ах, ты, мудак! — И он ринулся на Осина, сбив его с ног ударом кулака. Курсанты подбежали и схватили разгневанного дневального за руки. Осин подскочил и тоже попытался ударить Огурцова, но его также схватили и удержали. Повезло, что в это время в умывальнике не было сержантов: не миновать бы драчунам внеочередных нарядов на работу! Было, конечно, ясно, что об этом товарищи донесут военачальникам. Но одно дело услышать о драке с чьих-то уст, а другое — увидеть самому. Кроме того, сержанты, да и офицеры, не были заинтересованы в «выносе сора из избы», поскольку такие поступки говорили о «плохой воспитательной работе» в роте. Поэтому история развития не получила. Что касается Осина, то он больше не был замечен в учебном батальоне в провокационных разговорах и всегда с ненавистью бросал взгляды на Зайцева и Огурцова: они стали для него врагами. Иван же с удовольствием смотрел на разбитую губу товарища. — «Не рой другому яму — сам в нее попадешь»! — вспомнил он известную русскую пословицу.
Огурцов полностью изменил свое отношение к Зайцеву.
— Ты, эта, на меня не обижайся, — сказал он ему после обеда. — Я же не знал, что этот мудак брешет!
— Да ладно! — махнул рукой Иван.
К вечеру, когда дневальные сдали помещение и освободились от дежурства, Зайцев почувствовал легкий озноб и головную боль. После ужина ему стало еще хуже. — Надо сходить в медпункт, — решил он и подошел к командиру отделения. — Товарищ сержант, — сказал он Попкову, — разрешите сходить в медпункт.
— Что с тобой? — спросил командир.
— Да вот голова болит, знобит что-то, — ответил курсант.
— Погоди-ка, я дам тебе сейчас градусник, — и Попков полез в тумбочку. Он засомневался: не симулирует ли Иван. Однако через пять минут все стало ясно. — Тридцать восемь и пять! — удивился сержант. — Немедленно отправляйся в санчасть!
Товарищи остолбенели. По выражениям их лиц заболевший понял, что они ему завидуют.
— Вишь, ищет легкой жизни, — фыркнул Кулешов, проходя мимо. — Температуру и подделать можно!
Но Иван не стал обращать на них внимание и, одевшись, выскочил на улицу.
В медпункте царили тишина и покой. Вечером полагалось проводить всевозможные процедуры: перевязку, выдачу таблеток, измерение температуры. Молодой санинструктор рядовой Пинаев раздавал посетителям термометры. В этот вечер он дежурил один. Врачей уже не было. Наложив повязки на порезанную руку старослужащего солдата, Пинаев вышел в коридор посмотреть на градусники. У двух курсантов из сержантской роты температура была нормальная. — Марш отсюда! — крикнул на них санинструктор, и когда они испарились, взял термометр у Зайцева. — Марш…, - начал было он, но осекся и опять посмотрел на прибор. — Ого — го! Тридцать девять и четыре! Ты у меня рекордсмен! — он посмотрел на Ивана. — За полгода службы я еще не сталкивался с такой температурой! Что с тобой?