— — —
Галактика оказалась
населена.
Несколько суток
Владимир слушал чужие трансляции. Попадались кодировки, построенные
по известным принципам, находились самоисполняющиеся архивы. Искины
Ковчега составляли базу языков и понятий, вырезая из них новейшую
версию розеттского камня. Языки изменились, но нашлось много
известных слов и корней.
К исходу третьих
суток Владимир определился.
Новый мир оказался
чудовищно далёк от прежнего. Мир старый исчез, рассыпались прахом
чужие дела и мечты. Забыты великие войны. Никто не помнил даже
Диктаторию, а ведь Диктатор владел крупной частью Галактики.
Хелена… Если
верить расчётам искинов, жена ушла Путём Ветра восемьдесят тысяч лет
назад. Но оставались дети, а значит — часть Хелены рядом. И
только от него, Владимира, зависит, чем станет память о ней —
строчкой в давно стёртой базе данных или продолжится в детях.
Станет чем-то
важным. Чем-то... Ярким!
...Владимир Яркий
прикинул возможный путь. Ковчег даст чуть больше десятой световой,
может — одну девятую. До ближайшей обитаемой системы —
две с половиной световых.
Двадцать четыре
года? Он их выдержит. И будет время придумать, как сделать так, чтобы
другие Марки и Мари не теряли своих матерей.
Судя по эфиру,
где-то далеко существовали огромные человеческие империи; но
Владимиру не повезло, его Ковчег выпал посреди пространства с низкой
безопасностью, чего бы ни значил этот термин. Трансляции из
окружающих систем полны сообщениями о пиратских нападениях и грабежах
планет, обсуждениями боёв, рейтингами частных армий… Фронтир,
и не в лучшем его проявлении.
Яркий мрачно
усмехнулся. Придётся измениться самому и изменить вселенную?
Что ж, он готов.
Владимир потёр
грудь. Нити так и держались вокруг сердца. Он привычно, как делал все
эти четырнадцать лет, толкнул нити. Сжался, ожидая ледяной боли. И —
вздрогнул.
Одна нить была
тёплой.