В сердце у них жила лишь надежда на мужество бойцов Жакерии, этих предков французской Революции. Как часто случается, внешняя война породила войну гражданскую, этот горестный плод отчаяния. По дорогам наших провинций сновали наемные солдаты. Они грабили крепостных, крали лошадей и домашнюю утварь, волокли на поводу несчастных пленников с выбитыми зубами и отрубленными кистями рук. Но крестьяне-мученики отнюдь не желали смириться со своим унижением; если бы кому-нибудь вздумалось вскрыть сердца этих людей, – говорит историк, – то он не нашел бы ни единого без геральдической лилии, выгравированной на нем. И в это время в маленьком поместье в Бретани, в большой семье, появился ребенок, некрасивый, черный, дикий, бедный – символ первобытных добродетелей расы. Он почти не получил образования, с трудом обращался с тяжелым оружием. Но этот человек поклялся в верности Франции, своему королю. Он презирал людей, отказавшихся бороться за национальное дело, которых называл «отрекшимися французами». Взгляните, как он едет на своем крестьянском коне. На нем же он ехал в бой. Это был дю Гесклен.
И когда наша страна переживала еще более жестокие муки; когда она, страдалица, истекала кровью бесплодных восстаний; когда террор приостановил торговлю и обращение денег; когда договор, подписанный в Труа, казалось, положил конец существованию Франции, разрушенной, истерзанной, голодной; когда даже короля, скончавшегося от лишений, удалось захоронить лишь с разрешения чужеземцев, а его портрет, который несла жалкая похоронная процессия, был словно символом королевства, обреченного на гибель; когда только «отрекшиеся французы», по выражению дю Гесклена, избежали всеобщей нищеты; когда новый суверен Франции, прозванный в насмешку королем Бурга, был вынужден прятать свои кривые ноги и отупевшее от страха лицо в глубине дворца, – вот тогда, в один прекрасный день, в обстановке всеобщей анархии, военного разброда, в хаосе бесполезных переговоров, раздались голоса, звучавшие чисто по-французски. Под густым кустарником продолжали бить ключом родники. «Французы, – воскликнул поэт Аллэн Шартье, – объединяйтесь подобно пчелам вокруг своей матки. Французы, не предавайте страну, где вы родились». И всюду, по всей стране французская душа встрепенулась. Нашлись отчаявшиеся патриоты, которые, словно волки, обрекли себя на жизнь в лесах. Женщины зачастую проявляли больше мужества, нежели мужчины. И там, на востоке, в доме с соломенной крышей появилась Жанна Д’Арк…
Вокруг моего дома бродили какие-то зловещие типы, наводившие ужас на всю округу. Позднее некоторых из них расстреляли. Мы получали письма с угрозами, вроде вот такого: