В субботу, 12 апреля 1944 г., около 10 часов утра в комнату, где не так давно мне довелось услышать переданное по радио официальным германским агентством сообщение о моей смерти, вошел Лаваль в сопровождении префекта города Нанси. Можно себе представать мое удивление: с тех пор как я был арестован, никакой связи, прямой или косвенной, с правительством Виши у меня не было. Лаваль сообщил мне, что я свободен.
– Вы довольны? – спросил он.
– Главным образом, удивлен, – ответил я.
Лаваль сказал, что он намерен созвать Национальное собрание и поэтому я должен быть на свободе. Я не понял его. Тогда Лаваль заявил, что по поводу моего освобождения он договорился с Абетцом, который в свою очередь запрашивал Берлин, и что сегодня же вечером он доставит меня в Париж. Кстати говоря, с Лавалем пришел и представитель гестапо, гауптштурмфюрер Неске.
– Ну, а где, в Париже, меня поместят? – спросил я. Лаваль ответил, что хотел бы принять меня в отеле «Матиньон». Я запротестовал и, не ведая того, что палата депутатов ликвидирована, потребовал, чтобы мне разрешили вернуться в Бурбонский дворец, мое единственное законное местопребывание. До тех же пор, пока я смогу там обосноваться, мне следует отвести городскую ратушу, поскольку, на мой взгляд, это здание демократического характера и более, чем какое-либо другое, подходит для народного избранника, каким я являюсь.
Когда Лаваль ушел, я сообщил о своем освобождении охранявшим меня гестаповцам. К этому известию они отнеслись чрезвычайно скептически. Один из них сказал моей жене:
– Не берите с собой слишком много багажа. Вы скоро вернетесь обратно.
Около 9 часов вечера мы выехали из Нанси. В веренице следовавших друг за другом машин была и машина Лаваля. Подъезжая к Тулю, мы услышали враждебные выкрики. Кто-то выстрелил в одну из машин, но промахнулся. Ехать было очень трудно. Навстречу нам постоянно двигались тяжелые немецкие грузовики, они направлялись на Восток. Я с наслаждением глотал свежий дорожный воздух, вкус которого успел позабыть. Мы проезжали мимо невидимых ферм, дремлющих под покровом темноты. Около часа ночи остановка – тревога. Немецкий офицер сказал, что нас высматривают самолеты и мы не можем продолжать путь. В Мальтурнэ возле Майи-ле-Кан машины укрылись в еловой аллее. Здесь нам сказали, что мы можем выйти и немного размяться, пока Лаваль спит. Несколько звезд словно алмазы сверкали на небе.
Было облачно, и заря занималась медленно. Когда рассвело, наш кортеж тронулся в путь. Утренняя пелена постепенно спала, и взору предстал нежный, бесконечно мне дорогой пейзаж Франции. Вдоль дороги, то тут, то там, высились колокольни благочестивых деревенских церквей.