– Ты давай, пацан, к столу садись, – произнес он и мотнул головой в сторону стоящего у окна небольшого столика. Клетчатая бело-синяя клеенка почти не свешивалась с его краев, а топорщилась в разные стороны.
Андрюшка радостно сполз с кровати и кинулся к указанному месту, не забыв поинтересоваться на ходу местонахождением сабли.
– Потом покажу, – досадливо мотнул головой мужик и брякнул свою ношу на стол.
Мальчишка смирился и согласился для начала на чай с пряниками или печеньем, от конфет он тоже не отказался бы. Уселся на высокий стул, не доставая ногами до пола, и принялся вкушать все предлагаемые ему хозяином яства. А тот непрерывно говорил непонятные слова и фразы, мало связанные между собой. Пытался рассказать гостю о своих смутных проблемах, до которых Андрюшке не было никакого дела, и которые вообще никого в целом мире не касались.
В односторонней беседе прошло некоторое время, затем появились двое хмурых молодых людей, которые недовольно покосились на мальца и стали задавать вопросы мужику. Алкоголик отвечал в своей манере, непонятно. Молодые люди наскоро перекусили, затем один из них спросил Андрюшку, где он живет, взял за руку, вывел на улицу и отвел к самому подъезду блочной четырехэтажки, где проводил свое детство будущий замглавы районной администрации.
В течение всей этой истории юный Полуярцев ни единой минуты не испытывал страха или иных неприятных эмоций и сильно удивился, увидев взволнованное лицо отца. Тот схватил сына за шиворот и втащил в квартиру, а затем обрушил на него град вопросов. Мальчишка ничего не понимал и в конце концов заплакал, впервые за вечер испугавшись. Потом вернулась суровая бледнолицая мать и несколько раз стегнула его по попке пластмассовой игрушечной шпагой, вследствие чего Андрейка разревелся в три ручья, обиделся на родителей и навсегда оставил их в уверенности, что просто пару часов шлялся где-то в округе без спросу.
Теперь взрослый Полуярцев смотрел на свою мертвую мать и понимал ее тогдашние чувства. Вспоминал ее переживания в периоды всевозможных испытаний, наступавших время от времени для ее единственного сына, и ее крик из-за выбора невесты без одобрения родителей. Память услужливо выдавала одно за другим доказательства материнской привязанности, а Андрей Владимирович никак не хотел примириться со своим сиротством – казалось, с ним произошла ужасающая несправедливость, с единственным во всем мире. Здравый смысл отказывался побеждать глупое чувство, и тугой комок подкатил к горлу.
За дверью раздались новые голоса и шаги, Полуярцев вышел из спальни в комнату и увидел там врачей, нескольких милиционеров во главе с начальником ОВД, районного прокурора и еще каких-то неизвестных ему людей. Пожимал руки, принимал соболезнования, затем предоставил всем пришедшим выполнить свои профессиональные обязанности, а сам сел за стол напротив отца.