– Вот пусть они вообще перестанут гибнуть, тогда женщины и успокоятся. Мы просто не хотим, чтобы наши близкие попали в эту твою статистику несчастных случаев. На гражданке люди живут сами, а в армию их государство забирает силком и должно отвечать за все, что с ними там случается.
– Люди в армии не перестанут гибнуть никогда. Слишком большой механизм, слишком много народа, слишком много механизмов и оружия. Гибнут солдаты во всех армиях. Пусть только у нас бывают неописуемо дикие случаи убийств, но уж самоубийства-то случаются везде. И даже в американской наемной армии тысячи случаев дезертирства – поскольку добровольность добровольностью, но после подписания контракта просто так домой никому не уйти. А нам нужно только поменьше разгильдяйства в казармах, сержантов на контракте и поменьше женских соплей.
– Мало ли что нам надо! Нет же сержантов-контрактников, зато много разгильдяйства, отсюда и женские сопли. Вот наведи сначала порядок в своей армии, а потом требуй туда моего Сережку!
– Да целуйся, целуйся со своим драгоценным Сережкой! На глазах у всего честного народа.
– И буду целоваться, буду! И поцеловаться уже нельзя!
– Целоваться можно, нельзя лизаться, как блудливой кошке.
Милка рванула ручку двери и попыталась выпрыгнуть наружу, но Сагайдак успел поймать ее за куртку и затащил назад в машину.
– Отпусти! Я людей на помощь позову!
– Позовешь, позовешь. Когда действительно нужно будет защититься от какого-нибудь подонка. А я посмотрю, сколько человек на твои вопли отзовется.
– Ты о каком подонке опять? О Сережке?
– Понятия не имею. Откуда я знаю, где и когда ты на подонка напорешься.
– Чего это я на него непременно напорюсь?
– Потому что малолетние симпатичные дурочки интересуют их в первую очередь.
– Спасибо за комплимент, папочка! Большего я от тебя, наверно, никогда не дождусь.
– Может, и дождешься. От тебя зависит. Вот расскажи мне, что ты знаешь про этого своего хлыща.
– Про Сережу.
– Ладно, про Сережу.
– Что именно тебя интересует?
– Все. Где живет, кто родители, с кем гулял до тебя. С кем он гуляет сейчас, кроме тебя, не спрашиваю – ты сама не знаешь, судя по всему.
– С чего ты взял, что он с кем-то гулял и сейчас гуляет?
– Насчет сейчас ничего определенного сказать не могу, но вот насчет до тебя… Он как из себя, уродец или придурок какой-нибудь, маменькин сынок?
– Да сколько можно говорить! Не уродец, не придурок, не маменькин сынок, понятно?
– Понятно. И ты уверена, что этот не уродец, не придурок, не маменькин сынок до семнадцати лет тихо мечтал о тебе и на других девчонок даже не смотрел?