Пгнерал Рузский даже подумал, что оба думца, известные своими монархическими взглядами, привезут какой-нибудь новый план, позволяющий Николаю II остаться на троне.
Однако посланцы Временного комитета везли текст отречения, набросанный в пути Шульгиным. Свою политическую карьеру он начинал крайне правым, потом перешел к националистам, перед войной в связи с делом Бейлиса окончательно разошелся со своими бывшими соратниками по черносотенному лагерю, а в годы войны вступил в Прогрессивный блок. Он продолжал считать себя монархистом и думал, что отречение Николая II спасет монархию: «Я знал, что в случае отречения... революции как бы не будет. Государь отречется от престола по собственному желанию, власть перейдет к регенту, который назначит новое правительство. ГЪсударственная дума, подчинившаяся указу о роспуске и подхватившая власть только потому, что старые министры разбежались,— передаст эту власть новому правительству. Юридически революции не будет».
Около десяти вечера 1учкова и Шульгина, небритых, в смятом после дороги платье, привели в вагон-гостиную императорского поезда, обитую зеленым шелком. Царь вышел к депутатам, облаченный в серую черкеску. Он сел за маленький четырехугольный столик, 1учков, разместившийся напротив, сбивчиво рассказал, что весь Петроградский гарнизон, не исключая личного царского конвоя, перешел на сторону восставших.
Шульгин вспоминал: «Гучков окончил. Государь ответил. После взволнованных слов А.И. голос его звучал спокойно, просто и точно. Только акцент был немножко чужой — гвардейский:
— Я принял решение отречься от престола... До трех часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына, Алексея... Но к этому времени я переменил решение в пользу брата Михаила... Надеюсь, вы поймете чувства отца...»
Эти слова стали совершенной неожиданностью для посланцев Временного комитета. До сих пор во всех проектах, связанных с отречением, речь шла 6 воцарении Алексея, при котором ввиду его несовершеннолетия назначался регентом великий князь Михаил Александрович. Юного государя нельзя было обвинить в ошибках предшествовавшего царствования. «Прекрасный миф мог бы быть создан вокруг невинного и чистого дитя», говорил Гучков. Но Николая II волновали не политические расчеты, а семейные дела. Шульгин вспоминал: «К этому мы не были готовы. Кажется, А.И. пробовал представить некоторые возражения... Кажется, я просил четверть часа — посоветоваться с Гучковым,,. Но это почему-то не вышло...И мы согласились, если это можно назвать согласием, тут же»