В свое время и я пытался.
Борис Борисович – это такой сказочный сундучок, очень красивый, с множеством кнопочек и застёжек. Всем кажется, что стоит только подобрать нужную комбинацию кнопочек и последовательность застёжек – и сундучок откроется. И уж там мы непременно увидим что-то поистине волшебное.
Самого сундучка нам почему-то мало.
Но не открывается он. Такая конструкция.
Прочитал статью Алексея Саломатина о стихах Верочки Полозковой и Али Кудряшевой.
Конечно, можно и так. Я даже спорить не буду.
Если мы будем судить поэзию по принципу новизны высказывания, то, возможно, автор прав. Но в том-то и дело, что при рассмотрении такой поэзии этот принцип не срабатывает и вообще оказывается ложным. В самом деле, что нового по сравнению с Бродским, Пастернаком, Ахматовой преподносят нам поэтессы? Да ничего.
Но нам это и не важно. Вступает в силу другой критерий, возможно, совсем не эстетический, а нравственный. Я говорю об искренности высказывания. Сейчас он выходит на первый план и завоёвывает аудиторию.
Когда я писал книгу о Вите Цое, я не раз задумывался, чем же Цой «брал» аудиторию. Тексты его в отрыве от музыки практически примитивны. Мелодии очень неплохи, но просты. Сила его заключается именно в искренности высказывания, которая выражается не только в текстах и музыке, но во всём облике исполнителя и в его голосе.
Вы видели, как Вера читает стихи? Ей веришь, простите за тавтологию. То же у Али.
Но даже в отрыве от облика и интонации стихи производят такое же впечатление. Им веришь.
Я не говорю, что другим прекрасным поэтам, может быть, гораздо более своеобразным, не веришь. Но искренность высказывания у них меньше. Это ведь не только правда – это открытость и беззащитность.
Они открыты и беззащитны. За это их и любят.
Поскольку аргумент в виде любви публики у нас давно считается дурным тоном, я на этом умолкаю.
Но мне хочется, читая поэта, верить ему и любить его. Пусть даже это и внеэстетические категории.
Главное событие года бесконечно печально. Умер Горчев.
Все остальное более или менее нормально.
Надеялся к 1 января закончить небольшой роман (повесть?) листов на 10–12, где читатель снова встретится с героем «Лестницы» Владимиром Пирошниковым, только ему уже не около 30, как было в «Лестнице», а около 70.
Называется этот роман «Плывун». Плывун, или Сорок лет спустя, так сказать.
Надеюсь опубликовать одной книжкой с «Лестницей» как дилогию.
Вступать в творческое соревнованеие с собою тридцатилетним опасно.