— Не смей, Эрек, — простонала-всхлипнула Женевьева. — Не смей так говорить…
— Иначе что? Церковникам донесете?
Пощечина разорвала тишину в келье, как прачка рвет ветошь на тряпки — с громким треском.
— Ты посмел подумать такое? Что я… тебя…
Женевьева с ужасом глядела, как щека сына наливается розовым, а слезы уже свободно катились по ее собственным щекам, и в горле встал тяжелый горький ком.
— Матушка! Простите, матушка!
Упав на колени прямо с кровати, Эрек ткнулся лицом в ее колени, зашептал что-то, дрожа всем телом, обнимая и гладя ее ноги, потом поднял тоже залитое слезами лицо.
— Матушка, простите… Я люблю вас. И Энни! Я не хотел. Простите… Как подумаю, что это все из-за меня… И теплый плащ для Энни я тогда не взял, а теперь… она…
Он еще что-то выплескивал короткими рваными всхлипами, а Женевьева, обняв его и подтянув ближе, укачивала в объятиях, прижимая к груди вихрастую рыжую голову — такую умную и глупую разом.
— Эрре, сынок, — шептала, целуя макушку, — счастье мое, что ты… Ты не виноват. Ни в чем не виноват, слышишь? Ты правильно все сделал тогда. Спас и меня, и Энни. Все, сынок, все…
— Простите, матушка, — прошептал он, изнемогая. — А все-таки я прав. Вот увидите. Я прав. Даже если мы отдадим все… Они заберут у вас ребенка. А мне же не это отродье, мне вас жалко…
— Не смей, Эрре, — тихо, но твердо сказала Женевьева. — Это твой брат или сестра. В нем и моя кровь, не только Бринара. Я ношу его под сердцем, как носила вас, и буду рожать, как рожала вас: в муках и радости. И кто защитит его, если не старший брат?
Слушая затихающие всхлипы сына, Женевьева гладила его по голове и плечам, целовала короткие пряди волос, даже сейчас, в свете масляной лампы, отливающие радостным солнечным жаром. И думала, что если Эрре — не дай Свет Истинный — в самом деле прав? Может быть, светлые отцы Инквизиториума вовсе не хотят ей с детьми худого… Конечно, не хотят, как она могла хотя бы усомниться в этом? Но тот человек из часовни… Он обязательно придет за тем, что считает своим. За ее третьим солнышком. И тогда… Инквизиция их защитит. Обязательно защитит!
Провожая взглядом Эрека, молча поднявшегося с колен и вышедшего за дверь, Женевьева чувствовала, что ей самой хочется разрыдаться. Проклятый с ними, с деньгами Бринара, хотя по справедливости эти деньги ее и детей. Но оказаться между молотом и наковальней… нет, двумя мечами — Света и Тьмы — которые столкнутся в битве за ее ребенка! Свет Истинный, ради благодати и справедливости твоей, вечной и неиссякаемой, убереги нас!