— Я понял, — тяжело уронил Миртил. — Что ж, моя королева, волк выйдет искать след. А когда найдет, вы получите своего зверя, как пожелаете. И поглядим, чья служба окажется вам больше по вкусу. Зима близко, но я постараюсь успеть.
Дождавшись, пока отдалится едва слышный хруст инея под сапогами, Вереск медленно повернулась. Терновник с охранником увязали рассеченную на куски тушу в несколько мешков, навьючив ими пару запасных лошадей. Миртил молча свернул и стянул ремнями снятую шкуру. Подойдя к своей лошади, Вереск сняла большую флягу с водой, так же молча сняла крышку и вернулась к мужчинам. Арагвейн первым подставил под струю воды испачканные ладони, за ним Вереск полила охраннику. Миртил шагнул к ней последним, склонил голову, вымыл руки и плеснул в лицо.
— Полейте и мне, господин мой Миртил, — невинно улыбнувшись, сказала Вереск.
Стянув перчатки, омыла студеной водой чистые ладошки, задержала в них прозрачное, почти невидимое озерце. Подняла ясный взгляд, задержав ладони перед собой ровно настолько, чтоб это выглядело чуть больше, чем просто случайностью.
— Позволите, госпожа моя? — с низкой хрипотцой спросил Миртил, и вправду напоминая седого настороженного волка.
Вереск молча протянула ему ладони. Рядом застыл Арагвейн, быстро, судорожно вздохнувший, но не сказавший ни слова. Ничего, он свое получит позже и иначе, но обязательно получит. Вереск улыбнулась ему поверх склонившейся к ее ладоням светловолосой головы и подумала: как жаль, что эта не та единственная голова, которую она хотела бы видеть над своими руками, если только правду говорят, что испивший из женских ладоней оставляет в них свое сердце.
Глава 18. Мудрость прялок
где-то на северо-западе Арморики, Звездные холмы, кэрн Дома Дуба,
первая четверть доманиоса, семнадцатый год Совы в правление короля Конуарна из Дома Дуба
Дети железа и соли говорят, что цветущий боярышник пахнет смертью, манит в дом ту, кого лучше не поминать без нужды. Костлявую, Ходящую с Косой. Человеческие бредни, смесь глупости и страха. Как может звать беду цветущая ветка, с какого куста ее ни сломи? А Жница приходит туда, куда сочтет нужным, и когда пожелает.
Все это так, и, разумеется, боярышник пахнет лишь боярышником, но Вереск этот запах не любила никогда. Есть в нем, есть некий привкус тлена и гнили. То ли дело нежная сладость яблонь, горькая свежесть полыни или густой дурман роз. А боярышник — невзрачный цветок, пустая ягода, птичья радость в зимние холода. Вспомнился давешний дрозд, и Вереск даже поморщилась, чего глупая пичуга, конечно, не заслуживала. Улетел — и попутного ветра ему.