— Пробовать снова, — улыбаюсь я. — У полукровок много времени.
— Снова и снова убивать… Играть душами…
— В мире полно людей. Куда больше, чем необходимо, на мой взгляд. И большинство из них всю жизнь колеблется между добром и злом. Самое сложное: найти пару, изначально принадлежащую к какой-то одной стороне. И третьего, разумеется.
— Ты страшное существо, — безнадежно отзывается книжник потухшим голосом. — Если откажусь, то все эти смерти будут на моей совести. Все, кого ты еще убьешь ради…
— Ради знания? — подсказываю нужное слово.
— Нет! Ради страха и тщеславия прелата Арморики!
Я снова улыбаюсь, глядя на маленького толстенького человечка, взъерошенного, как воробей. Книжник даже привстает в кресле от возмущения, забыв про страх.
— Разве ты не думаешь, что епископ хочет этого ради блага вашей церкви? Чтобы стать ее светочем, например? Бессменным… Что он хочет бессмертия, чтобы сотворить как можно больше добра?
— Чтобы творить добро, достаточно просто творить его. Одну жизнь, сколько бы ее ни было отпущено, — твердо говорит Санс. — А остальное — в руке Господа.
— Я ведь говорил, что ты хороший человек, книжник Санс, — мягко отвечаю я. — Знаешь, пожалуй, я тебя не убью, что бы ты ни решил. Откажешься — все равно отпущу. Для меня ты безопасен, а мужество и ум заслуживают уважения. Так что выбирай без страха и оглядывайся только на свою совесть.
По сморщенным щекам священника текут крупные слезы. Он беззвучно кривит рот, глядя мимо меня. С тихим шелестом, неслышным никому из людей, падает последняя песчинка, и становится совершенно тихо, только огонь гудит в очаге, да чуть слышно потрескивают угольки в жаровне. Кстати, завтра мне самому придется разжигать камин в спальне. И надо дать всем знать, что я ищу нового ученика. Опять. За все годы — один-единственный не обманул моих ожиданий, а ведь сколько их было…
— Как? Как я могу отказаться теперь? — сквозь слезы бормочет Санс. — Разве не нарочно ты это сказал? Как я смогу уйти к солнцу, небу, людям? Что я отвечу Господу, когда он спросит, сколько душ погубила моя трусость? Дорин был настоящим божьим воином, он бы не согласился из страха. Даже этот мальчик верил тому, кого любил, прости, Господь, его бедную заблудившуюся душу. А я боюсь. Я так боюсь выбрать неправильно! Но если скажу нет, ты будешь убивать снова и снова. Пусть… пусть уж это закончится на мне… Даже если моя душа будет проклята…
Я молчу. Глупый умник. Он считает это трусостью — пускай считает. Но я бы на месте его господа сейчас непременно сотворил какое-нибудь чудо, хотя бы в знак уважения. И это еще раз подтверждает мою глубокую убежденность, что боги недостойны веры в них.