Через трубу Эйхгорн и решил проникнуть. А чтобы сделать это – начал брать уроки у Летуна, лучшего в племени воробьиного наездника.
Пигмеи ловили воробьев силками. Тех, что постарше, попросту ели, а вот молодых выхаживали и приручали. У них имелась самая настоящая воробьюшня на одиннадцать голов – птицы привыкли получать пищу от двуногих и не возражали носить их на спинах.
На одной из птиц Эйхгорн и стал учиться. Самолет, вертолет, воздушный шар… если ты никогда не поднимался в небо на спине воробья, ты просто не знаешь жизни. Попробуй, удержись на скользких перьях, не свались с довольно-таки мелкой птички.
Но с каждым днем у Эйхгорна получалось все лучше и лучше. Он уже мог заставить воробья выделывать фигуры… ну пусть не высшего пилотажа, но хоть какого-то. Если бы птице – да и ему самому! – не требовался отдых, Эйхгорн пожалуй и вовсе бы не опускался на землю.
Пигмеи не обращали внимания на его полеты. У них каждый развлекался по своему усмотрению, и никто не возражал, пока это не мешало остальным. Ворчала разве что Зернышко – ходящая за воробьями пигмейка. Ее раздражало, что Очкарик катается на воробье просто так, безо всякого толку.
В свободное от полетов время Эйхгорн учился пользоваться копьем. Именно копья в основном использовали пигмеи на охоте. Большие и тяжелые рогатины – когда имели дело с крупными зверями вроде крыс и лягушек. Тонкие костяные остроги – когда шли на мелкую дичь вроде жуков и шмелей. И совсем маленькие легкие копьеца – для метания.
Эйхгорн обзавелся самым большим и тяжелым. Стараясь не касаться отравленного наконечника, он день за днем повторял приемы, которыми охотно делился Шрам – старый, побитый жизнью охотник. Возрастом он ненамного уступал бабкам.
– Размахнулся – и коли, – терпеливо говорил он, взирая на отработку ударов. – Размахнулся – и вонзай. Всем телом навались на древко.
Эйхгорн послушно наваливался. Про себя при этом думал, насколько же странным делом занимается… и насколько вообще странен его нынешний образ жизни.
Семнадцать дней в итоге провел Эйхгорн среди пигмеев. Семнадцать дней, которые при его новом ускоренном метаболизме длились как полгода. А утром восемнадцатого на горизонте показалась темная, почти еще неразличимая полоса.
Алатус.
Это заставило Эйхгорна слегка ускориться. Он предполагал, что у него в запасе еще около недели, но погрешность оказалась больше допущенной. Все-таки расчеты приходилось делать, оперируя довольно приблизительными данными.
Так или иначе, вечером того же дня Эйхгорн стал собираться в путь. Он распрощался с пигмеями, поблагодарив их за гостеприимство, оседлал воробья и взял курс к гигантским бурым куполам.