В последний перед отъездом день, Мария Андреевна, собрав вещи, вышла на лужайку перед домом и, увидев дочь, сидящую на скамейке, подошла к ней и села рядом.
— Ну, вот, я всё собрала. Подарков, целый чемодан и куда их мне девать?
— Расставишь дома, и будешь вспоминать о нас, — сказала Маша, обнимая и прижимаясь к матери.
— Одним словом, я думаю, что всё сложится хорошо. Вася тебя любит, свекор тоже, так что живите дружно. Звони чаще.
— Мам, а всё же почему ты не хочешь переехать жить к нам? Здесь такой чудесный климат? Дом большой, тебе будет не скучно с нами и отцу Василиса будет не так одиноко. Я наблюдала, как ты с ним беседовала, по-моему, вы с ним поладили бы, да и тем для разговоров нашлось полно, ведь и ты, и он столько стран и городов повидали на своем веку?
— Посмотрим. Обживись, а там видно будет. Я не готова вот так всё бросить и уехать из Москвы на чужбину. Я и так провела за границей не мало и знаю, что такое тоска по дому. А на старости лет, тем более, не так просто снова уезжать из родного дома. Даже к мужу на кладбище лишний раз не сходишь.
— Ну, хорошо, мы еще вернемся к этой теме позже, правда, мама?
— Конечно, моя дорогая.
Они проводили Марию Андреевну на следующий день. Поднявшийся в небо самолет оборвал для Маши последнюю ниточку, связывающую её с родным домом. Она повернулась к мужу, который стоял рядом, и осторожно прижавшись к нему, сказала несколько слов по-гречески.
— Ты уже начинаешь осваивать понемногу?
— Как видишь. Сложно, но вот увидишь, через год, я буду говорить гораздо лучше, чем ты по-русски.
— В этом я нисколько не сомневаюсь. Выучить русский, мне кажется, я никогда не смогу, хотя очень хочу.
— Правда?
— Конечно, мне очень хочется говорить тебе слова нежности по-русски без акцента, чтобы ты не смеялась, ну или хотя бы не улыбалась, от моего произношения.
— Не правда, я никогда не смеялась.
— Знаю, поэтому и не говорю.
— А ты попробуй, может мне понравится, — и она, поцеловав его, добавила, — пойдем, я что-то так проголодалась. И они направились на стоянку, где их ждала машина, на которой они приехали в аэропорт.
И снова год спустя.
Год, который пролетел после свадьбы, был как один сплошной праздник. Маша не работала, но у неё постоянно находились какие-то дела. То ей надо было заняться делами по дому, проследить за тем, что делает Апполинария, много времени отнимала учеба в школе греческого языка, который она настойчиво изучала и к концу года могла бегло разговаривать и даже писать, с ошибками, но всё же. Впрочем, способность к языкам у неё была врожденная, и потому ей не приходилось прилагать сверх усилий для этого. Главное, это желание и усидчивость, как сама не раз говорила Маша по этому поводу, на вопрос мужа, не трудно ли ей изучать язык. Телефонные разговоры с мамой были практически ежедневными, и ей было даже порой неудобно, что она столько денег переводит на это. Однако Василис на это заявил, что она может и должна разговаривать столько, сколько потребуется и что забота о деньках, это его забота, а не её.