Она обрадовалась его появлению, и Элай, выпив залпом брагу, повел ее в подсобку. Девушка по-прежнему не вызывала у него эмоций, но томящееся в теле желание необходимо было излить. Подавальщица вполне для этого годилась.
Он не запомнил ее имени, хотя она повторила его, задирая юбку в подсобке. Она щебетала что-то еще. Раньше он бы заткнул ей рот поцелуем, но сейчас ему не хотелось узнавать вкус ее губ. Скорее всего, это смесь из пива и жареной картошки. Пусть уж болтает.
У нее было податливое мягкое тело. Пышная грудь сама ложилась в ладонь. Упитанные бедра охотно раздвинулись, едва он приблизился. Элаю было не до нежностей. Слишком долго он гасил в себе желание, и теперь оно требовало немедленной разрядки.
Он взял служанку грубо, прямо на столе. Без единого поцелуя, без ласки. Рыча и впиваясь пальцами ей в бедра, он вошел в нее, и она вскрикнула от наслаждения смешанного с болью. Не дав опомниться, тут же пришел в движение. Глубоко и сильно. А у самого перед глазами мелькал образ Аурики. Вот она прошла, тряхнула головой, повела плечами. Яркая, желанная, недоступная. Его дар, его проклятие.
Вспышка и удовлетворение горячей волной пронеслось по телу, но освобождение от страсти к солнечной не принесло. Элай знал: стоит ее увидеть, и желание вспыхнет с новой неодолимой силой. А потому эту ночь он провел за столом в едальне, так и не поднявшись в комнату, где спала Аурика.
* * *
Элай выкупил два места в экипаже, следующем до Калидума. Южный город раскинулся у границы земель солнечных. Ближе к Гелиополю на транспорте людей не подобраться.
В экипаж набились путники. Сидели как голуби на карнизе — впритык друг к другу. Солнечная забилась в угол, Элай сел рядом, заслоняя ее от соседей. Она стойко переносила его близость. Опять он для нее меньшее зло.
Сам Элай был хмур. Развлекаясь с подавальщицей, он потянул раненый бок, и сегодня тот ныл, наказывая его за несдержанность. Плюс утром пришлось разбираться с девчонкой и объяснять, почему он не может остаться. Выдумал что-то о важном задании. Кажется, она приняла его за солдата первого магистра.
Ехали несколько дней с перерывами на стоянки. Солнце то уходило с небосклона, то возвращалось, но неизменно палило все сильней. К концу пути люди умирали от жары, зато Аурика расцвела. Полуденный зной она приветствовала, выставив руку из окна экипажа. У нее даже настроение улучшилось. И пару раз она отвечала на замечания Элая, поддерживая разговор.
А по ночам, убаюканная стуком колес, солнечная дремала у него на плече. Тогда он боялся пошевелиться и лишний раз глубоко вздохнуть. Волосы Аурики, с которых она смыла краску, вернув им первоначальный цвет, пахли маками — дурманно, как и сами цветы. И он склонял голову, вдыхая их аромат, и едва касался губами ее макушки в невесомом поцелуе. Блаженные минуты, которым не суждено длиться долго.