— Присматривай за сыновьями, особливо за Павлушкой, — с виду ворчливо выговаривал Панкрат Аленушке. — Ножки постоянно голенькие, как бы не простудился малец.
— Нравится ему босым быть, вот он одеяло и отпихивает.
— Цыганчонок какой-то. Так и норовит вывернуться из люльки, кубыть падать понравилось!
— Да играется он, — прижала жена конец платка к смеющемуся рту. Наклонилась к мальчику, заагукала. — Басай мой маленький… Скажи батяке, что мы не цыганчата, а басайчата.
— Придумала же — басай. Это по какому-такому?
— По нашему, — все-таки не удержалась от смеха Аленушка. — Говорю тебе, что балуется наш басай. В силушку входит.
— Балуется… а сломает что?
Аленушка не ответила, она снова скосила глаза на надувавшего щеки мальца, поправила конец одеяла из овечьей шерсти, в которое были завернуты его ноги. Поодаль, возле ворот, топтались на месте Дарган с Софьюшкой и две их младших дочери. Звонко скрипнули новые петли, створки разошлись в разные стороны, всадники тронули поводья и выехали с просторного подворья на улицу.
— Занимайтесь как следует, — пристраиваясь рядом с братьями, выговаривала Софьюшка. — Без того по два с лишним месяца учебы пропустили.
— Не волнуйся, мамука, мы студенты способные, своих однокурсников обязательно догоним, — весело заверил Захарка.
— Помните, кому что преподнести?
— Один перстень декану факультета, второй — управляющему в нашем дворце на Воздвиженской улице, — начал было перечислять Петрашка.
— И не забыть забрать у него деньги за сдачу дома в аренду, — напомнила Софьюшка, повернулась к среднему из братьев. — Захар, надеюсь, ты тоже не перепутаешь ничего.
— Печатку с сапфиром ректору университета, алмазные сережки своей возлюбленной, перстень ее отцу, цепочку с медальоном ее матери, — зачастил Захарка. — Если представится возможность попасть на прием к Его императорскому Величеству, обязательно постараться проявить себя перед глазами монарха.
Панкрат при упоминании о драгоценностях лишь сдержанно хмыкнул, после стычки с Мусой, когда абрек рассказал о привезенных Дарганом с войны богатствах, он было завел о них разговор с батякой, но тот резко осадил его:
— Придет время, узнаешь про все, а сейчас не твоего ума дело.
Больше подъесаул не заикался, посчитав, что и без сокровищ у них с Аленушкой всего в достатке. Меж тем Софьюшка перекрестилась на православный лад, помечтала вслух:
— Может быть после окончания тобой, Захар, университета Николай Первый вспомнит о студенте, помолвленном со шведской подданной.
— Мы еще не помолвлены, — возразил средний сын.
— Стремись, на то у тебя голова на плечах.