— Не подходи ко мне, я зарежу ее, — раздался визгливый крик, принудив казака брезгливо поморщиться. — Убирайся в хату, мы уйдем, а женщину оставим здесь.
— Куда вас понесет, станичники уж весь курень обложили, — выскакивая на середину комнаты, оскалился сотник. — Бросайте оружие и сдавайтесь на милость победителя, иначе порубим всех до единого.
— Мы уйдем, — заблажил абрек, по виду старший над остальными. — В твоем доме мы знаем все ходы и выходы.
Дарган только головой качнул, он даже не подозревал подобной осведомленности у врагов. К чеченцу примкнули его соплеменники, заклацали белыми зубами, словно попавшая в засаду стая бирюков. Женщина в объятиях разбойника по прежнему не подавала признаков жизни.
— Маланья, — позвал Дарган, не получив ответа и почуяв неладное, снова окликнул сестру по имени. — Маланья, ты живая? Сестра, почему ты молчишь?
— Она потеряла сознание, — закричал абрек, словно к его горлу тоже приставили кинжал. — Клянусь мамой, если мы вырвемся отсюда, твоя сестра останется жить.
Казак не знал что делать, то ли бросаться с шашкой на силуэты в углу помещения, то ли ради сохранения жизни родной сестры выйти в горницу и подождать, пока абреки не выберутся из хаты. Вряд ли им удастся вырваться из кольца станичников, хотя ночная мгла кого-то сможет и укрыть. Но где были гарантии, что они говорят правду, не впервой было мусульманам обманывать иноверцев, в ту же очередь называя их неверными. Ко всему, бандиты не торчали на месте, они метались из стороны в сторону, и если разом кинуться на них, в темноте комнаты недолго было промахнуться и зацепить родного человека.
Пока сотник рассуждал, что нужно предпринимать, в окне показалась лохматая шевелюра казака в одной нижней рубашке:
— Дарган, иде ты там, — окликнул родной голос. — Эй, братка, отзовись, иначе мы пошлем в распыл всех захваченных в полон разбойников.
— Здесь я, Савелий, — перевел дыхание Дарган, опустил шашку вниз. — Залезай сюда, начнем уговаривать немирных отпустить нашу сестру по добру, по здорову.
— А кто ее захватил, может, на мену согласятся? — присоединился к диалогу хорунжий Черноус. — У наших ног с пяток дагестанцев кувыркается, со снежных вершин спустились, шерстью по самые ухи заросли.
— Не знаю, согласятся или как, только Маланья на призыв не отвечает.
— Если что, тогда разговор короткий…
Савелий запрыгнул на подоконник, перекинул ноги в спальню, за ним показалась треугольная фигура Черноуса, облаченная в черкеску с осиной талией под ней, следом, отдуваясь медведем, перевалился старый Федул, за ним друг Гонтарь. В дверь забарабанили десятки кулаков, под стеной кто-то запалил смоляной факел, просунул его в окно. Дарган хотел было пойти навстречу друзьям, как вдруг увидел безжизненное лицо Маланьи. Сестра висела на руках у абрека, раскидав в стороны кисти, зрачки закатились, из открытого рта вывалился белый язык. Терзавшие душу сомнения о том, что она потеряла сознание, испарились — Маланья была мертва. Наверное ее убили до того, как в помещение ворвалась очередная стая разбойников. А может блаживший от ужаса абрек сначала проткнул женщину кинжалом, а потом загородился ее телом как щитом. Но это уже не играло роли. Одним прыжком Дарган перескочил помещение и вздернул шашку вверх. Увидел перед собой перекошенные страхом и злобой бородатые лица. Их было несколько человек, не успевших покинуть подворье станичника вовремя, и все равно надеявшихся на то, что русские в который раз отпустят их на свободу, не истребовав с них даже выкупа. Но теперь они просчитались, в свете нестойкого пламени от факела на лице сотника читался окончательный приговор. Казак давно перенял у горцев не только форму одежды, но и обычаи. Тонкие ноздри у него раздувались от жажды кровной мести.