Поднявшись с пола и вернувшись на свое место, рассматривая чашечку, отче поймал себя на мысли, что не совсем соответственно ведет себя после услышанного:
– Ой! Свят, Свят, Свят! Прости Господи! Все равно она Твоя, чашечка то… Увлекся… Доченька, мне послышалось, илиии…, я действительно уже из ума выжил?! Тебя должны были убить!… – При произнесении последнего слова, его смысл, наконец таки, дошел до него. Он вскочил, совершенно потеряв самообладание, драгоценная чашечка, снова выпавшая из рук, была поймана Павлом, как и сам батюшка, споткнувшийся о расстеленную половицу, и водворен на место.
Ослябина тоже поразила сказанная Татьяной фраза, которую он не то, чтобы не смог произнести, но даже не смог придумать, как к ней подвести. Меж тем Татьяна продолжила:
– Батюшка, раз произошло, значит уже позади… – Паша, посадив отче на место, а были они почти одного роста, священник только значительно худее, сам остался стоять в совершенно подавленном состоянии. Ему казалось, что девушка взяла на себя всю тяжесть, давившую на него. Одолевшая его за последний месяц безысходность, вдруг растворилась, представ просто временной, пока не разрешенной, ситуацией. Всё, не имеющее ответов, приобрело четкие очертания. Уверенность вернулась, и причиной её временного отсутствия была неожиданно воплотившаяся любовь, окунувшая в счастье, которое он сразу испугался потерять.
Взяв себя в руки, он обнял Татьяну, и улыбаясь полным ртом зубов, заверил:
– Воистину! Батюшка, теперь то с вашей…, нууу, то есть, с Божией помощью, все встанет на свои места. Извини меня, сердечко мое, что-то я потерялся. Какая же ты неожиданная!… – Мы давно говорили, что при своей воздушности, скромности и смиренности, Татьяна имела внутренний внушительный стержень непоколебимости, спокойствия и уверенности. Становой хребет этот, был не заметен, пока стезя не сталкивала ее, с чем-то трудно преодолимым, да и тогда, пожалуй, просматривалось лишь одно качество – терпение, редко заметное другим.
Батюшка, не совсем понимая, что именно происходит, постарался собраться с мыслями, прочитал молитовку, и со спокойной душой, примирившись с происходящим, превратился во внимание.
Со стороны ему казалось, что ничего, из возможно заботящего или страшного, с этими чадами его не происходило, и ничего грозящего над ними не повисло. Любящие глаза, не отрываясь, смотрели друг в друга, молодые люди, совсем не замечая священника, сидели на скамье в его келье, взявшись за руки и мирно беседовали:
– Пашенька, милый мой, я же знала, что ты жив, я же в госпиталь то пошла, только тебя ради. Мы же раньше все говорили и говорили, и все о чем-то, а как дела коснулось, я поняла, что ничегошеньки о тебе и не знаю. Случайно нашли в интернете, что из того боя якобы вышли трое, это может быть важно, поскольку, значит уже не секрет и не тайна никакая! А там написано было «Темник» и «Ослябя»… – я же знаю, что это ты! Ждала, искала, все думала, вот, вот и появишься…, только, как я тебя просмотрела?! Я же не знала, что есть еще один корпус, и ты будешь под другим именем… – Павел, смотрел не моргая, с застывшим выражением улыбки от приятной неожиданности, силясь понять, от куда у этой девочки такое разумное понимание произошедшего?! От куда, вообще знание специфики и такая прозорливость.