Это умение мать была намерена обратить сейчас против сына и одновременно ему во благо.
Она старалась проникнуть в его разум медленно и спокойно, не причиняя дополнительной боли и без того кровоточащему сознанию. Чем менее он будет ощущать ее вмешательство даже через призму своего вынужденного бесчувствия — тем лучше будет для них обоих.
Приходилось признать, что в ее действиях есть элемент насилия; вовсе исключить его без согласия самого Бена было попросту невозможно. Однако это невольное насилие нисколько не подразумевало жестокости. Лишь твердость врача, которому приходится идти на самые решительные меры, чтобы добиться исцеления пациента. Впрочем, Лея отдавала себе отчет, что, окажись Бен в сознании, он легко дал бы ей отпор — хотя бы потому, что большая часть ментальных техник не эффективна против равных, чувствительных к Силе. Однако пока юноша находился в беспамятстве, был шанс увидеть, прочесть, что же происходит в его больном мозгу.
Самым удобным с ее точки зрения являлось то, что от нее и не требовалось абсолютного проникновения в глубины памяти. Обрывки мыслей, чувств, воспоминаний Бена лежали на поверхности и были доступны без крайних усилий. Сила окружала его, наполняя собой помещение плотно, словно вода — сверху донизу. Он не таился, не закрывался, а наоборот, являл собой целый комок разного рода самых обжигающих эмоций — гнева, боли, страсти, уверенности и силы воли. Все это — яркое, непреодолимое — жило в его душе, раня ее и одновременно даря какое-то извращенное наслаждение. Целый вихрь, далекий, впрочем, от той разрушительной бури, которую испокон веку славили ситхи и эпицентром которой себя называли.
Обуздать этот вихрь оказалось куда сложнее, чем увидеть его, однако Лея чувствовала, что у нее получается. Понемногу последние условные внутренние границы, еще оберегавшие разум юноши, совершенно исчезли под мягким, но в то же время весьма уверенным напором, всецело открывая матери доступ к его потаенным видениям.
Она поняла, что это существо, скрытое в нем, агрессивно, неистово и крайне опасно. Но за внешней яростью оно таит лишь собственную малость, неуверенность, желание сделаться больше, чем оно есть на самом деле.
Первое, что угадала Лея — то, что определенным чутьем сумела распознать даже чуждая Силе доктор Калония, — упрямое нежелание молодого человека к дальнейшему существованию. Иначе говоря, он не хотел жить, неосознанно совершая своей волей то, что можно было назвать в определенной мере самоубийством. Кровное проклятие горестной Падме Наберри, усугубляемое, тем более, чувствительностью к Силе и врожденным упрямством Скайуокеров. Подсознательное стремление исчезнуть, убежав от тяжкой ноши. Таким образом, победа врачей оказалась поистине выдающейся, однако в ней ли одной было дело?