– Я знаю, как работают эти штуки, Инч, я утверждал проект их разработки.
– Хм, точно! Вискарика?
Он протянул мне на четверть полную бутыль «Злого быка», на редкость дрянного, но крепкого виски.
– Воздержусь.
– А я нет! Я не воздерживаюсь…
– Вижу.
К той сфере черной безнадежности, которая окружала его, даже приближаться было страшно, но я распалил свой Голос и осторожно попытался.
– Мы с тобой навидались дерьма, полковник, скажи?
– Мм… мы с тобой видели всякое.
– Я думал, что оставил это позади, когда закончилась малдизская кампания, но выходит, ошибался. Все в дерьме, Бри, весь мир. Всюду кровь и уроды. Ну и дерьмо, как я уже говорил.
– В пору эмоционального упадка весь мир раскрашен цветами траура. Нужно понимать, что это временно.
– Находясь в сердце мрака, ты не надеешься на просвет. Изнутри мрак бесконечен… Черт, не думай, что я жалуюсь и хочу урвать немного сочувствия к своей нежной персоне, просто… просто я разочарован, Бри.
– В чем?
– Во всем и вся. В себе – прежде всего.
– Ты-то что натворил?
– Я да и ты тоже – мы делали дурные вещи на войне. Нам доводилось. А потом я сделал еще несколько дурных вещей для тебя. Тех, что хорошо убивают. А потом еще и еще. Кончилось тем, что я собрал экзодоспех для… Бри, Гелион Бернштейн, он… мы вместе учились у Мозенхайма…
– Я уже знаю, кто это, и о его судьбе я тоже осведомлен.
Инчиваль сделал большой глоток «Быка», закашлялся и выдал несколько рубленых фраз, от крепости которых чародеи побледнели.
– То, чем он стал… ничего страшнее я не видел. Жаль, Гелион был хорошим парнем, светлым умом… А эта мразь Штейнер вытворяла с живыми существами такое, что мне из собственной кожи хочется вылезти от осознания нашей с ним принадлежности к миру науки! Где он?! Я отрежу его уродливую голову!
– Отправлен в Настронг.
Друг окинул меня мутным взором, задумался, горько усмехнулся.
– Врешь, – устало заметил он. – Я тебя знаю, полковник, когда появляется возможность пополнить арсенал чем-то эдаким, ты впиваешься в нее как бульдог и больше не расцепляешь челюстей. Тебя заинтересовали его разработки, я знаю, ты ни за что не дашь такому человеку дышать кислотными газами в жерле серного вулкана.
Я молчал, подтверждая его правоту. А что было делать? Инчиваль знал меня не хуже, чем родного брата, и дальнейшая ложь являлась бы оскорблением.
– Скажи, ты правда веришь в свою правоту, Бри?
– Я никогда не стремился быть правым, мне нет до этого дела.
– Да-да, «костьми поляжем, долг исполнив, ради чего сначала уложим в землю любого препятствующего, и плевать нам на все остальное».