Он остановился и внимательно взглянул на нее.
– Когда ты видела Бриана в последний раз, Бель?
– Я… кажется, около года назад. У нас тогда тоже началась война, он прилетел к ее величеству…
– Прости меня за этот бестактный вопрос, но уделили ли вы время друг другу?
Она не смутилась.
– Конечно. Мы так соскучились… Что ты хочешь сказать?
– Бель, – нежно ответил Инчиваль, заглядывая ей в глаза, – я уже хоронил его однажды, а потом Бри пришел ко мне домой посреди ночи со словами: «Инч, надо поговорить…» Такие чудеса не повторяются, увы. Я конечно, не акушер, но, возможно, это сердцебиение его ребенка обманывает тебя. Мне так кажется.
Ее глаза расширились, рот распахнулся, Бель забыла как дышать, и только руки сами собой легли на едва заметно округлившийся живот.
– Идем, не хватало еще, чтобы ты простыла. Полетишь с нами на юг, мы присмотрим за тобой.
Бельмере не отвечала, все еще потрясенная тем, как только что вся ее жизнь еще раз изменилась.
– Мы? – запоздало переспросила она, когда Инчиваль открыл дверь заднего сиденья своего стимера.
– Да, – ответил он, помогая ей сесть. – Мы позаботимся о тебе, дорогая, не будь я его лучший друг! Познакомься, пожалуйста, это Элуэн эл’Файенфас, моя жена.
Справа от Бельмере сидела юная тани, похожая на белоснежную фарфоровую куклу с лучистыми серебряными глазами. Белизну сию подчеркивало угольно-черное траурное платье, а прекрасное ее личико несло печать скорби.
– Простите, что я не смогла бросить горсть земли, – пролепетала Элуэн, теребя мокрый от слез платочек, – долг, в котором мы перед вашим супругом, нельзя отдать и за тысячу лет, но Инчиваль убедил, что неразумно появляться при таком скоплении народу. Простите…
Бельмере крепко обняла ее в ответ и сказала только, что сама добрая память о Бриане есть достойная плата. При жизни он думал, что у мира не останется о нем хороших воспоминаний, что все его благие дела будут забыты, как только последняя горсть земли упадет на могильное всхолмье. Он ошибался.
Церемония погребения изрядно затянулась – столь многие пришли попрощаться с тем, кто при жизни пугал половину мира. Только Тромгар эл’Румар никуда не спешил. Он сидел себе спокойно на надгробии, вдалеке от места свежего захоронения и тянул из фляги абсент. Его не заботило то, что сидение на холодном может иметь далеко идущие последствия. Тромгар уже давно не чувствовал ни жара, ни холода как такового, он забыл о недомоганиях и болезнях, а потому даже мог позволить себе расхаживать под снегопадом в тонком костюме-тройке. Собственно, так он и делал.