– Хм. – Старик пристально сверлил меня своими бельмами. – Скажу откровенно, прежде я ничего не слышал о том, что вы рассказали. В силу очевидных причин многие обязанности сняты с моих старых плеч и переданы санктуриархам. Высокопреподобный Томаз эл’Мор уже много лет занят в обеспечении церковных больниц, домов инвалидов, домов скорби, а не так давно он принял на себя присмотр за паломниками, их в Арадон прибывают тысячи. Для этого высокопреподобный получил в распоряжение новый полк. Позже часть солдат отправилась на помощь керубимам, за что те были крайне благодарны. Так все, с позволения сказать, вижу я. Однако у меня нет причин не верить вам, зеньор Великий Дознаватель, сегодня я переговорю с Томазом, выясню детали. А сейчас прошу простить, это дряхлое тело вновь нуждается в сне.
Вот так. Поговорили. Черт подери, если бы не этот монах, притворявшийся мебелью все время…
Раскланявшись, мы с Себастиной удалились, но на обратном пути через пропахшие благовониями залы нас ждала еще одна встреча. Несколько санктуриархов в серебристых мантиях с алой каймой степенно двигались навстречу, а один из них, вместо того чтобы идти, парил в сантиметре над полом вместе со своим креслом.
– Какая встреча, – улыбнулся Томаз эл’Мор, отделяясь от собратьев. – Явились приобщиться к таинству истинной веры, зеньор Великий Дознаватель?
– Я думаю, осматриваюсь. Очень красиво.
– В несмерианских храмах такого не увидишь.
– Верно. Я редко бываю там, но, насколько помню, у нас принято держаться простоты и скромности, а эти фрески, эти барельефы, эта утварь… очень красиво, но невообразимо безвкусно. Сколько все это стоит?
– Не ведаю, – ответил он, глядя на меня своими добрыми серебряными глазами.
– А на что это все куплено?
– Полагаю, на пожертвования.
– Ах да, зильбетантистская церковь ведь собирает пожертвования. Этого у нас тоже нет.
– Как и еще многого, многого, многого другого. Видите моих братьев, монзеньор? Это высшие иерархи церкви, но среди них лишь треть тэнкрисов. Можете ли вы представить, чтобы среди несмериан такое было возможно?
– Не могу, – согласился я, – наш культ не включает низкорожденных, это верно. Однако не помню и раза, когда главой вашей церкви становился кто-то с красной кровью.
– Мы существуем всего двадцать семь поколений[3], дайте время – и мы вас удивим.
– Меня уже удивляет то, как вы трактуете принцип веры: говорите пастве, что Силана любит нас всех, что заботится о нас, что готова принять всех, что она всемогуща и всеведуща, но при этом ей нужны деньги. Как-то так получилось, что совершенная сущность, наша любящая мать и хранительница, не умеет зарабатывать деньги. И сколько бы этих самых денег ни стаскивали в храмы прихожане, ей всегда нужно еще чуть-чуть. – Я вздохнул. – Но фрески красивые, это верно. А еще меня удивляет другой постулат: свобода воли. Силана дала ее всем живым и разумным, как утверждает ваша религия, дабы они были вольны выбирать, ибо свобода – величайшая ценность. Но для тех, чей выбор ей не понравится, она создала специальное место, куда они попадут после смерти и где будут пребывать в страданиях до конца времен. Однако при этом Силана бесконечно любит нас всех. И ей нужны деньги…