Не веря в случившееся, Орагур опустил Олиона на землю. К нему подбежали Альрик и Гардис. Увидел торчащую из груди Олиона стрелу, Гардис, крича, что было сил помчался в направлении выстрела. За ним бросились гвардейцы и оба брата. Громкий гортанный крик, похожий на хохот, раздался возле озера. Затем послышался сильный всплеск воды.
– Ушел, сволочь, – чуть не плача, проговорил Пирт, прибегая назад, – в воду ушел. Нырнул – и все. Лук Сима бросил. Из него он стрелял. И когда только научился? Ведь Аватурана говорил, что у них только дубины и есть.
Тем временем все столпились вокруг лежащего Олиона. Орагур, стоя на коленях, вытирал кровь с его лица. Вдруг Олион открыл глаза, и обвел полным боли взглядом собравшихся вокруг людей. Глаза его остановились на Орагуре. Губы зашевелились. Орагур наклонился пониже.
– Их… отбили?.. – скорее прочитал он по губам, чем услышал.
– Да, убили всех. Наши все целы. Тебя только зацепило немного. Сейчас вытащим стрелу и скоро бегать будешь, – стараясь говорить как можно более убедительнее, сказал Орагур.
– Ты тогда не понял… Больно, до чего же больно… – глаза Олиона закрылись. Изо рта снова показалась струйка крови. На рубашке на груди вокруг древка медленно расплывалось красное пятно. Лицо побледнело и черты его как-то враз заострились.
– Что я не понял, что? – переспрашивал Орагур.
– Ну-ка, пусти, – отодвинул его в сторону скандинав. Он стал на колени с другой стороны, крепко зажал стрелу и осторожно, не двигая ее, сломал длинный торчащий вверх хвост. Затем кинжалом осторожно сверху до низу разрезал рубашку и распахнул ее. Возглас удивления вырвался у всех присутствующих людей. Смертоносный обломок стрелы уродливо торчал между небольшими полушариями нежной девичьей груди с острыми глядящими вперед сосками.
Люди в изумлении смотрели друг на друга. Теперь стали понятны некоторые странности его, то есть теперь уже ее, поведения – то, что она никогда не снимала рубашку в их присутствии, мылась где-то в отдалении, скрываясь от всех. Зачем она скрывала, что не мужчина – это был уже третий вопрос.
Скандинав первым пришел в себя. Обругав всех и вся, он выхватил чистую тряпочку, уложил вокруг стрелы и, как мог, начал прибинтовывать ее, пытаясь остановить кровь. Стрела зашла глубоко, однако насквозь не прошла. Наконечник ее крепко сидел где-то в глубине тела, достать его не было никакой возможности.
Орагур пытался помочь. Поддерживал, приподнимал девушку, когда полосу ткани надо было пропускать под спиной, поправлял повязку сверху. Каждое прикосновение к ее груди как огнем обжигало его. Он не был ханжой, советник Орагур. К своим зимам он знал, что такое женщина. Многие знатные матроны и их дочери тайно добивались его, и иногда он отвечал взаимностью. Но все это не оставляло зарубок в его душе. Он до сих пор был убежден, что женщинам не место в жестком мужском мире, что они никогда не смогут ни владеть оружием, ни принимать сложные решения. Женщины могут только плакать в случае опасности и искать помощи. Сильнейшим потрясением для Орагура оказалось то, что Олион оказался женщиной. Теперь он впервые видел юную девушку, на равных выносящую невзгоды пути в болоте, на равных сражающуюся с врагами и, мало того, спасшую его жизнь ценой своей жизни. Не приподнимись она и не прими своим телом смертоносную стрелу, его сейчас уже бы не было на свете. Она была не такая, как все. Он чувствовал это и пытался сделать что-нибудь, чтобы облегчить ее страдания.