Но самой большой бедой U-8 были двигатели надводного хода. Если точнее, не сами двигатели — хотя, Бог свидетель, хлопот они доставляли немало, — а бензин, на котором они работали. Пары бензина стали неотъемлемой частью нашей жизни. Они впитывались в одежду, волосы и кожу, постепенно, как казалось, просачиваясь в каждую клеточку наших тел. При всем старании нам так и не удалось сделать топливопроводы и карбюраторы абсолютно герметичными, а хватало ничтожной утечки, чтобы насытить парами и без того душную и смрадную атмосферу внутри лодки, вызывая в высшей степени неприятные и непредсказуемые последствия. Опасность не ограничивалась риском пожара или взрыва — существовала зловещая угроза отравления парами бензина, бенциншваммер. Она подкрадывалась исподволь, и в один прекрасный миг половина моряков засыпала прямо на постах, а вторая половина начинала нести безумный бред.
Проблема заключалась не только в незаметном наступлении отравления, но и в широком разнообразии симптомов и в том, что каждый страдал от него по-своему. У меня, помнится, оно обычно начиналось со сладковатого привкуса во рту, за которым быстро следовала сонливость, затем приходила ноющая головная боль, появлялось желание пойти и повеситься на ближайшем крюке для койки. У других имело место внезапное головокружение или дикое, истеричное возбуждение, сопровождающееся быстрым сердцебиением, блеском в глазах и учащенным дыханием. В крайней форме опьянение заявляло о себе в виде белой горячки, единственным средством от которой было тут же всплывать на поверхность, вытаскивать пострадавших за руки и за ноги на палубу и оставлять на свежем воздухе. Пациенты тем временем несли несусветную чушь: параграфы из академических учебников перемежались с отрывками из оперетт и чтением молитвенных часов. Однажды утром, близ итальянского побережья к югу от Пескары, сильное отравление парами бензина вынудило нас всплыть на поверхность прямо средь бела дня, почти под килем у маленькой итальянской торговой шхуны. Ее экипаж перепугался до смерти и сдался сразу — очень удачно, поскольку к этому моменту только трое из нас могли стоять на ногах. Мы отбуксировали шхуну к Лиссе в качестве приза, и я никогда не забуду удивление на лицах итальянцев, с которым они смотрели на одиннадцать человек, лежащих вповалку на палубе, разговаривающих сами с собой и беспомощных как цыплята.
Единственным из нас, кто проявлял устойчивость к отравлению парами бензина, был фрегаттенлейтенант Месарош. Он, как правило, последний лишался чувств, и приписывал этот относительный иммунитет привычке делать перед погружением добрый глоток из своей фляжки. Впервые наблюдая сей ритуал, я не был обрадован, потому как считал погружение на U-8 достаточно рискованным и без наличия на борту старшего офицера «под градусом». Месарош заверил меня, однако, что во фляжке всего лишь специальный бензиновый антидот: а именно настойка из красного перца на бараке — крепчайшем венгерском бренди из абрикосов. Я сделал один глоток — эксперимента ради — и тожественно поклялся — когда снова смог дышать, — что никакие силы в мире не заставят меня сделать второй. После этого я разрешил ему пользоваться этим самодельным профилактическим средством, понимая, что никто не станет принимать это жуткое пойло иначе как из медицинских соображений.