Постоянное вдыхание бензиновых паров оказывало на некоторых из нас и иное, еще более неприятное влияние. Однажды утром в начале мая я заступил на дневное дежурство на борту «Пеликана», где мы обитали, когда не находились в плавании. Служба была обычная: подписывать рапорты, выслушивать жалобы, принимать прошения об увольнительных, выдавать или удерживать суммы из жалованья и так далее — короче, привычная рутина корабельной жизни, которая почти одинакова что в военное время, что в мирное. Один человек упорно ждал, желая поговорить со мной. Это был матрос второго класса Димитрий Горочко. Принадлежал он к нации, которую мы называли русинами, а вы, в наши дни, украинцами. Горочко был человеком сдержанным, даже замкнутым, с лицом рыхлым как непропеченный каравай. Однако в тот день оно светилось от обиды словно фонарь из тыквы. Он вошел и отдал честь. В императорской и королевской армии существовало строжайшее правило, что любой военнослужащий имеет право быть выслушанным офицером, говорящим на его языке. Я владел семью из одиннадцати языков монархии, однако мой украинский — хоть понимал я его неплохо — оставлял желать много лучшего. Но оказалось, что Горочко решил расположить начальство к своей жалобе, обратившись к нему по-немецки.
— Герр коммандант, разрешите поговорить с вами наедине.
— Но почему бы нам не обсудить все здесь, Горочко?
— Со всем уважением, герр коммандант, нет — дело очень личное.
— Ну хорошо. Тогда пройдемте в мой кабинет.
Мы отправились в собачью конуру, служившую кабинетом мне и еще двум капитанам. Я закрыл дверь.
— Итак, Горочко…
— Честь имею доложить, герр коммандант, что я намерен потребовать от казны возмещения убытков, потому как бензиновые пары причинили вред моему здоровью.
— Возмещения? Все, что я могу сказать, вам сильно повезет, если вы его добьетесь — с учетом идущей войны. Но какого рода ущерб вы претерпели и о какой сумме в качестве компенсации идет речь?
— Честь имею доложить, что из-за бензина я сделался — как это называется? — да, импотентом, и намерен истребовать четыре кроны.
Вопреки самому себе, я был заинтригован.
— Расскажите поподробнее, Горочко. Как вы обнаружили это свое… состояние, и почему именно четыре кроны?
— Случилось это прошлой ночью в Поле, герр коммандант. Я дал девчонке четыре кроны, а не смог. Ну, я потребовал деньги обратно, а она только рассмеялась и говорит: «Джезу-Мариа-Джузеппе, куда катится кригсмарине?». Я вызвал жандарма, но тот только посмеялся и сказал, чтобы я убирался поживее, не то он позовет военно-морскую полицию и меня упекут в маринегефангенхаус.