О шаламовских произведениях написано ныне немало дельных литературно-критических работ. Однако до всестороннего рассмотрения его творчества еще далеко. Мы пока неполно представляем себе его духовный мир, систему взглядов. Едва ли не на каждое «да» в его принципиальных высказываниях приходится свое «нет». Пусть и не абсолютное «нет», но подчас серьезно корректирующее «да».
Не очень-то просто определить сам жанр, к которому следует отнести колымские рассказы. Автор называл их и рассказами, и очерками, и, порою, мемуарами («мемуаром» — в единственном числе). В сборник «КР» включены также публицистические эссе, объединенные под шапкой «Очерки преступного мира». Однако не они являются структурообразующими формами в художественной системе Шаламова. Главное в его прозе именно рассказы, которые, однако, порою похожи на очерки.
У колымских вещей строго документальная основа. Везде присутствует автор — либо под собственной фамилией, либо под своего рода псевдонимом: Андреев, Голубев, Крист. Иногда повествование идет от третьего лица, но по существу всегда от первого. Мы ощущаем кровную причастность автора к описываемым событиям. Если сопоставлять воспоминания Шаламова о лагере с текстом колымских рассказов, то различие между ними зачастую невелико. Но и нельзя свести последние к «мемуару». Рассказы есть рассказы. В них вымысел, авторское «додумывание» персонажа всегда присутствует, хотя и в разной степени. И всегда же документализм сопрягается с психологизмом.
Взять, например, рассказ «Лида» — один из самых ярких в «КР». Как обычно у Шаламова, сюжет прост и в то же время внутренне драматичен. Молодая девушка, «бытовичка», спасаясь от домогательств своего начальника, делает попытку лечь в больницу. Ей бескорыстно помогает фельдшер Крист. Лида сумела остаться в больнице и работает теперь в учетной части. Иногда Крист и девушка «видели друг друга, улыбались друг другу». Прошло два года. «Никто и не помнил, как положили Лиду в больницу. Помнил — только Крист. Нужно было узнать, помнит ли это и Лида».
Немногими, но точно выверенными мазками рисует Шаламов внутренний мир этих «старых колымчан». Оба они сдержанны в выражении эмоций, чужды сентиментальности, ценят только дела, а не слова. И не нуждаются ни в признании своих хороших поступков, ни в осуждении плохих. Колымчанину судья — лишь он сам, в чем, кстати, не раз убеждались люди, сталкивавшиеся с Шаламовым после его освобождения.
Крист обращается к Лиде с просьбой, крайне важной для него, но исполнение которой очень рискованно для девушки. Она печатает документы на освобождение, и Крист просит, чтобы в графе «старые судимости» была пропущена буква «Т» — «троцкист». Лида это сделала. «Крист не сказал Лиде ни одного слова благодарности. Да она и не ждала. За такое— не благодарят. Благодарность — неподходящее слово». Когда-то Крист спас ей жизнь, теперь она отплатила ему тем же. Троцкистов на воле долго не держали, а арестовывали вновь.