Но шаламовский рассказ — рассказ нового типа, что отчетливо сознавал сам автор. «Рассказы мои представляют успешную и сознательную борьбу с тем, что называется жанром рассказа», В разработанной им художественной структуре органично сплавляются строгий документализм с психологической аналитичностью.
Своими эстетическими корнями шаламовский рассказ уходит в «литературу факта», с видным представителем которой, С. Третьяковым, Шаламов был знаком в молодые годы. В 1924 году он перебрался из Вологды в Москву и, поработав на заводе, поступил в Московский университет, на юридический факультет. Будущий автор «КР» твердо решил стать писателем, но чистое писательство кажется ему неполноценной формой активной общественной жизни. Он хочет заниматься политикой. Вскоре Шаламов устанавливает связь с троцкистской оппозицией в МГУ и начинает вести нелегальную работу. 19 февраля 1929 года был арестован в помещении подпольной типографии и осужден за распространение «Завещания Ленина».
Политика политикой, но молодого вологодца не меньше привлекает и литература. Он приехал в столицу начитанным юношей и теперь стремится еще больше узнать о мире и людях через книги, и не только через них. Шаламов принимает живейшее участие в литературных кружках, часто бывает на диспутах и поэтических вечерах. Он увлекается Блоком, но и испытывает явное тяготение к футуристам и лефовцам. Шаламов посещает литературный семинар О. Брика в доме в Гендриковом переулке, посылает свои стихи в журнал «Новый Леф». Эти стихи заслужили положительную оценку Н. Асеева.
Впрочем, поэтический семинар Брика разочаровал Шаламова. Там надо было ругать Блока и вообще было больше разговоров вокруг да около, чем о самих стихах. Более глубокое впечатление оказал на молодого вологдчанина С. Третьяков, на квартире которого на Малой Бронной он бывал. Однако чисто газетное описательство отдельных фактов, на чем настаивал лефовский мэтр, казалось Шаламову неплодотворным. Позднее он напишет, что «литература факта» представляет лишь частный случай «большой документальной доктрины».
В двадцатые годы начинают складываться, определяться взгляды Шаламова на изобразительно-выразительные средства словесного искусства. Северный человек по крови и воспитанию, он интуитивно тяготел к сдержанным краскам и формам. Популярная тогда цветистая орнаменталь-ность южнорусской литературной школы ему не по душе. Он совершенно не принимал И. Бабеля. Формируясь как прозаик, Шаламов все больше и больше ценит в искусстве емкий лаконизм, «короткую, звонкую пушкинскую фразу».