Пройдя по длинному коридору в дальнюю мыльню, голые ребята с шайками, простыней и вениками наперевес ввалились в нее. Ф-фу-у, темнотень! В мыльне было ужасно тоскливо. Я привык к цивилизации, ванне и душу и видеть потемневшие дощатые полы и заскорузлые от времени деревянные скамьи в бане третьего класса, было просто тяжело. Мне казалось, что микробы и плесень подстерегает меня в каждом квадратном сантиметре. Во влажном помещении мыльни от едва тусклого света царил полумрак, а за большой деревянной перегородкой слышались женские голоса. Душа тут не было, его заменяли стоящие в углах большие емкости с теплой и холодной водой. Ребята, облив себя полностью водой и налив ее себе в шайки, принялись мыться, а я только злился.
Ч-черт. Что с этим щелоком-то делать? Как мыться-то? Ни мыла, ни шампуня. Кинув, похожий на мыло, кусочек в полную шайку воды и, глядя за действиями ребят, принялся повторять их действия. Блин, что за фигня. Не мылится совсем. Все уже в мыльной пене, я у меня только мутный едва мыльный раствор получился. А-а, ч-черт! Прокляв все на свете, принялся мыться и тереть себя получившимся водным раствором.
Подошел Олег:
— Сереж, а чегой-то ты водой-то моешься. Щелок не дали?
— Дали. Кинул его, а не пенится.
— Эй! Зачем столько воды туда налил? А ну выливай половину. Ты в первый раз что ли моешься?
— В первый, похоже.
— Странный ты весь какой-то. Одежа непонятная, говоришь, словно по писаному, теперь вот как мыться не знаешь. Откуда же ты, Сергей, свалился?!
— А я помню! Говорил же, всю память отшибло.
— Ну и ну. Ладно, сейчас наведу. Смотри! Дальше уж сам.
И кинув в шайку свой оставшийся в запасе кусочек, тот быстро навел мне пену в кадке. Так просто?! Дальше мыться было легче.
Помывшись и окатив себя водой, все шли в парильную. В ней все просто. Посидев на жаре и обмахав себя быстренько тощими и жиденькими на листья березовыми прутиками, выскочил из парилки обратно. Сосед помог, окатив меня холодной водой. А я его. После чего мы, скользя по дощатому мокрому полу, побежали обратно в мыльню. Растираться. Переходя из парильной в мыльню, вижу очередную картину, как парни с нашего дортуара, отковырнув неприметную пробочку в деревянной перегородке, приткнувшись глазом, принялись рассматривать все происходящее в женском отделении. Первым принялся рассматривать высокий статный крендель, кажется, Игнатом его звать. Вторым сменился тощий и худой Александр. Третьим полез староста, Петька. Остальные же ребята стояли рядом и, определяя очередность подхода, в разговоре шептали друг с другом. Вдруг в мыльной раздался истошный крик: