- Элис, дорогая, - взмолился Рой, - заверяю тебя, я очень хочу тебя видеть.
- Тогда перестань нести чушь и объясни, в чем дело.
- Понимаешь, Элис... - начал он, уже решившись все рассказать, плюнув на то, что она может о нем подумать, но неожиданно оборвалась связь. Связался он с Элис десять минут спустя, но этого времени хватило, чтобы понять, что он не сможет посмотреть в глаза жене, не сможет жить, если в указанную дату ничего не произойдет и все будет выглядеть так, будто у него, до того нормального, здравомыслящего человека, вдруг съехала крыша.
- Больше мне сказать тебе нечего, - выдавил он из себя, когда телефонистка наконецто восстановила связь, - за исключением того, что я очень тебя люблю и не хочу, чтобы с тобой чтонибудь случилось.
Он услышал, как на другом конце провода тихонько плачет Элис.
- Нам надо быть вместе. Это ужасно. Пожалуйста, Рой, дорогой, не звони мне больше. Ты так странно себя ведешь, и после каждого нашего разговора мне в голову лезут какието отвратительные мысли. Все будет хорошо, когда я приеду к тебе*
- Все будет чудесно, дорогая, - заверил ее Рой.
- И ты больше никуда без меня не поедешь? Никогда?
- Никогда, - он мог закрыть глаза и увидеть, как она, словно маленькая девочка, сидит в их уютной спальне, сжимая трубку обеими руками, а по ее милому личику, тронутому печалью и желанием, текут слезы. Что еще он мог добавить? - Спокойной ночи. Будь осторожна.
Он положил трубку и тупо уставился в противоположную стену, зная, что и в эту ночь ему не заснуть.
Утром четырнадцатого мая землю затянул легкий туман. Рой вышел из дома очень рано. От недосыпа покраснели глаза, его чуть покачивало. На пустынных улицах компанию только патрульные машины да телеги молочников.
Калифорния, думал он. По утрам здесь всегда туман. До восьми утра туман в Калифорнии - обычное дело. Но на Атлантическом побережье другое время и другая погода, и до вылета ее самолета еще несколько часов.
"Должно быть, виновата война, - думал он. - До войны такого никогда бы не произошло. Я полагал, что война никак на мне не отразилась, но, похоже, принимал желаемое за действительное. Все эти кладбища, молодые парни, умирающие на песке и зеленой траве, старые дамы в черных, отделанных кружевом платьях, погибшие на соседней улице в Лондоне во время авианалета. Рано или поздно, они должны были дать знать о себе. Мне надо взять себя в руки, полагаться на рассудок, а не чувства. Я всегда был здравомыслящим и уравновешенным человеком, в любых ситуация принимал логичные решения, никогда не доверял медиумам и гадалкам, священникам и психоаналитикам".