— Кулак — важно. Неправильный кулак — плохой удар.
Он не наседал на нее, как «годзилла»-тренер, не требовал невозможного, не рычал при неудачах.
— Ума, почему ты говоришь с акцентом?
— Акцентам?
Лин отсыхала душой и телом, радуясь передышке, — хорошо, что не пришлось сегодня бежать, прыгать в озеро, нестись вдоль бесконечной стены. Сегодня бегали другие — она, как пнутая нерадивым хозяином кошка, нежилась на солнышке.
— Не говоришь на нашем… моем языке.
— С ашипками? А-а-а… Я — манол. Мы всегда говорить свой язык. Так правильно. Каждый манол позна или рана находит путь в монастырь.
«Но я не Манол, я — обычная, — подумала Лин. — Но я здесь».
— Давай, делай кулаки.
Левая рука вперед, права, левая, снова правая. Получалось медленно и неуклюже, как тупая физическая разминка. Сложно представить, чтобы таким хлипким кулаком получилось кого-нибудь качественно ударить, но Белинда прилежно продолжала.
— Вы сегодня снова плавали в озере?
— Да. Каждый утра.
— Зачем?
— Закалять дух.
— И ты не мерзнешь?
— Мерзна. Знаю, что мерзна, но не чувствая.
— Чувствую.
Она поправляла его автоматически, не упрекая.
— А как я смогу выучить ваш язык без книг?
— Тишина. Она все рассказывать.
Он уже не впервые пытался ей объяснить, что тишина во время медитаций — инструмент волшебный: она объяснит язык Манолов, ответит на сложные вопросы, позволит шире и глубже познать мир. Лин верила и не верила. Если эта самая тишина столь чудодейственна, почему обычные люди не практикуют ее? Или же чудодейственно само место? Второе показалось ей наиболее вероятным. Может, кельи намолены? В них выстроены каналы связи со Вселенной?
— Ты когда-нибудь слышал про Миру?
— Мир?
— Миру?
Он казался ей забавным — Ума. Открытым, очень честным, каким-то незащищенным изнутри — совсем без брони. Неужели не боится?
— Эта имя?
— Да.
— Не слышал.
Какое-то время он просто сидел с ней рядом, сложив руки на согнутые колени. Жевал травинку, смотрел вдаль — желтоватая, но здоровая на вид кожа, черные глаза, четко очерченные губы, тонкая переносица. Его волосы блестели на солнце куда ярче, чем сияли бы ее. Будь ее волосы длинными. Ума, вероятно, был по-своему привлекателен, но Лин по непонятной ей самой причине не воспринимала его мужчиной. Другом — да. Кем-то, с кем можно лечь в постель? Нет, никогда.
— Почему ты помогаешь мне?
Провести с ней время он вызвался сам вместо «годзиллы»-тренера, которому сейчас полагалось быть здесь.
— Каждый нужен друг.
«Друг». Не означало ли это, что он заимел на нее виды?
— Ты столько для меня делаешь — учишь ударам, объясняешь точки для массажа…