Тишина.
— Скажите, — из Белинды полилось, как из наклоненного блюда, — а я могу научиться драться, как Вы?
Эх, захлестнула эйфория. Пока не заткнут, будет спрашивать.
— Нет.
«Серый» отвечал странно: перед тем, как раскрыть рот, как будто анализировал ответ, и тем самым напоминал ей компьютер. Забавно и странно, странно и забавно. И почти не забавно.
Как разговор с киборгом.
— А научиться драться на пятьдесят процентов, как Вы?
— Нет.
— А на двадцать?
— Займет длительное время.
— А вы знаете мои способности?
Молчание.
— А чтобы хотя бы на десять процентов?
— Шансы есть.
Ух ты… Ей нравилось. Вот так лежать и вот так беседовать: вопрос — мячик в одни ворота, ответ — шайбой в лоб из других.
Оказывается, она действительно могла бы научиться драться. Могла бы. Если бы решила попробовать… Но ведь не решится.
Щекотка кончилась — теперь кожу на груди тянуло и жгло. Неприятно, но терпимо, и Лин терпела. В какой-то момент на нее снова взглянули загадочные и неуловимо пугающие глаза.
— Скажи, каким образом ты попала в монастырь?
А-а-а, вот и плата за лечение. Информацией.
— Пришла.
Врать нельзя, врать бесполезно. Но и болтать языком, как развязавшимся шнурком от ботинка, не стоит.
— Кто направил?
«Спрашивает — как в цель бьет».
— Призрак.
И на миллиметр уползшие вверх брови — мол, поясни?
— Я… после побоев… Я на мосту сидела. Кажется, видела что-то похожее на галлюцинации. Людей. Они сказали, что на горе есть монастырь, и что мне лучше туда.
Про четыре направления, про «месть» и свою потенциальную смерть Лин «случайно» упустила.
— Призраки, говоришь?
Кажется, он читал данные по ее глазам — в черепной коробке зудело больше, чем в костях.
— Да.
И больше ничего не добавил.
Неторопливо остывала печка — угольки истлели и превратились в золу; уже не такой горячей казалась лежащая на груди ладонь.
Белинда вдруг поняла, что «друг-медведь» скоро уйдет. Уйдет, возможно, навсегда — такой странный, чем-то страшный, чем-то притягательный.
— Скажите… А если бы я решилась остаться здесь, в храме, Вы стали бы меня учить?
«Боже мой, боже мой — кто он, и кто я?» Но ведь за вопрос в лоб не дадут?
— Ты не останешься.
— Почему?
Взметнулся вызов — ей вдруг захотелось доказать, что она не такая слабачка, как о ней все думают.
— Я не вижу в тебе решимости.
— А если бы? Вот если бы я осталась и стала учиться — Вы бы стали меня тренировать?
Ладонь остыла — стала «обычной теплой», человеческой; отдыхала от «чесотки» кожа. Гость отнял руку, и Белинде стало холодно.
«Он сейчас уйдет».
Протяжный взгляд, изматывающий душу натянутым канатом.