Значит, дорвался Ежов до власти. Со страшной силой своё усердие показывает.
— Ну, вы уж никого из тех товарищей, на которых я указал, ко мне не подселяйте, — попросил Ягода. — Лучше кого-нибудь из посторонних.
Пошли навстречу его пожеланию и подселили незнакомого человека, бывшего профессора университета, из старорежимных. Ни к правым, ни к левым уклонистам отношения он не имел. Тем не менее, пятьдесят восьмую статью ему шили — сразу несколько пунктов. Профессор своих убеждений и не скрывал. По взглядам — толстовец, проповедовал непротивление злу насилием, а по виду — высокий, сутулый старик с густыми седыми бровями, подпалёнными на допросах папиросками следователей. Он и сам был похож на Льва Толстого. Ягоде сразу припомнилась последняя беседа с вождём.
— Вижу, вы умный человек, — сказал он профессору. — Значит, тоже размышляли на тему, как устроить на земле рай.
— Ну, допустим, — хмуро ответил толстовец.
— И что же, кроме чтения «Нагорной проповеди», так ничего и не придумали?
Толстовец удивился эрудиции Ягоды. Он знал, кем раньше являлся его сокамерник, и о чекистах был невысокого мнения.
— А сами-то что наворотили, исчадия ада! — прямо и резко сказал.
— Мы исходим из того, что слаб и жалок человек. Хотя, конечно, звучит гордо, — ответил Генрих Григорьевич. — Вот мы его и тащим за воротник в коммунизм.
— Пока дотащите, в ваших руках один воротник и останется, — проворчал непротивленец.
Беседы продолжались, Ягода был даже рад, что подселили. «Очень кстати. Больше узнаю, много впечатлений получу. Не только за себя расскажу, но и обширный материалец подготовлю». Тем паче, что взбунтовавшемуся старцу грозил расстрел, и сам профессор понимал, что его ждёт. Он обречённо вздыхал: «Эх, скорей бы!». Так что Генрих Григорьевич практически с покойником беседовал.
— Смерти боитесь? — спросил, памятуя, что всё обещал узнать об ощущениях приговорённых.
— Нет, не боюсь. Полагаю, из ада земного попаду в рай небесный.
И действительно, ничего не боялся. Вождя всех народов невежественным семинаристом обзывал. Но тут уже Ягода возмутился.
— Зря вы так. Товарищ Сталин очень много знает и много читает. И вашего учителя Толстого всего прочитал. Вы не думайте, Иосифу Виссарионовичу совсем не в радость прибегать к насилию. Он великую скорбь от своих полномочий ощущает.
— Гляди-ка ты, — удивился толстовец. — Похоже, он и Достоевского начитался.
— А то, — удовлетворённо сказал Ягода. — Он при мне «Братьев Карамазовых» штудировал и пометки делал разноцветными карандашами. Вот уж будущим биографам найдётся, с чем работать.