- способ, которым эти духи чувствуют, не обладая такой помехой, как наши пять чувств; способ, которым они мыслят, не имея головы; наконец, способ, которым они меж собой обмениваются мыслями, не говоря при этом ни слова и не пользуясь знаками;
- наконец, Бог, знакомый нам по его твореньям, но которому наша заносчивость толкает нас дать определение; Бог, чью необъятную силу мы чувствуем; Бог, между которым и нами -- пропасть бесконечности, но природу которого мы тем не менее смеем исследовать.
Все это -- объекты метафизики.
Сюда можно было бы добавить принципы математики как таковые, точки без протяженности, линии без ширины, поверхности, лишенные глубины, единицы, делимые до бесконечности, и т.д.
Сам Бейль считал, что эти объекты суть вещи рациональные; но в действительности это материальные вещи, рассматриваемые с точки зрения их массы, поверхностей, их простых длины или ширины, с точки зрения пределов этих простых длины и ширины. Все измерения точны и доказаны, и метафизике нечего делать в области геометрии.
Поэтому можно быть метафизиком, не будучи геометром. Метафизика забавнее геометрии -- часто это роман ума. В геометрии, напротив, надо считать, измерять. Это вечное неудобство, и многие умы предпочли бы, не утомляясь, сладостно грезить.
Пишите filosofie или philosophie как вам угодно; согласитесь однако, что с момента появления философии она подвергалась преследованиям. Собаки, которым вы предлагаете пищу, их не устраивающую, тотчас же вас кусают.
Вы скажете - я повторяюсь; но необходимо сотни раз ставить на вид человечеству осуждение Галилея святой конгрегацией, и то, что ханжи, отлучившие от церкви всех добрых граждан, вставших под знамена Генриха IV, были теми же педантами, что осудили немногие истины, которые можно было обнаружить в трудах Декарта.
Все цепные псы теологии, облаивающие друг друга, скопом бросались с лаем на де Ту, на Ламот Лавайе[61] и на Бейля. А какие глупости сочиняли в своих писаниях ничтожные вельшские схоласты против мудрого Локка!
Вельши эти утверждали, будто Цезарь, Цицерон, Сенека, Плиний и Марк Аврелий сколько угодно могли быть философами, однако это не разрешено у вельшей. Мы отвечаем им: это более чем разрешено и почитается очень полезным у французов; ничто не приносило большего блага англичанам - и пора, наконец, истребить подобное варварство.
Вы возразите мне, что трудно достичь здесь цели. Нет, это трудно среди толпы болванов, но среди всех порядочных людей, можете считать, ваше дело сделано.