В наступившей краткой темноте Лилли снова и снова повторяла свои действия.
Пророкотал пушечный раскат грома, и молния вспыхнула в четвертый раз, прямо над куполом театра, превращая ночь в день, проникая в трещины и щели в заколоченных окнах, освещая серебристым светом закулисье. Обвязка Лилли ослабла еще больше и сползла еще ниже. Существо напротив нее бессмысленно крутилось. В этом ярком, как в операционной, свете оно выглядело как некое внеземное насекомое. Только половина черепа, нет ни челюсти, ни зубов, ни горла, ни носа, разрушенная глазница. В этой мешанине были видны подчелюстной ганглий и сонная артерия, похожие на ветви, которые надо обрезать. Чем-то мертвец напоминал перепачканного кровью молящегося богомола. Его вид был настолько странным и нереальным, что на какой-то миг Лилли отвлеклась и разразилась смехом.
Тварь бросала на Лилли яростные взгляды из-под окровавленных надбровных дуг и неуклюже махала когтями, бессильная теперь, после потери зубов. Все это заставляло Лилли смеяться еще сильнее. Она отвернулась в сторону и выпустила наружу безрадостный истерический смешок.
Вспышки молний погасли, и в наступающей темноте Лилли расслышала свой собственный смех, звеневший в ушах, и ей казалось, что он принадлежит кому-то другому. Для ее внутреннего «я», для той части психики Лилли, которая не подверглась воздействию Белладонны, он звучал как закадровый смех из какой-то забытой комедии положений или игрового шоу. Чем дольше существо продолжало тянуть к ней свои скрюченные руки, принадлежавшие когда-то слабому старику, разбитому параличом, тем более смешно это выглядело для Лилли. В какой-то безумный миг это смешалось с образами падающих людей, людей, которые поскользнулись на банановой кожуре, людей, которые набивали рты конфетами, падающими с конвейерной ленты. От этого Лилли засмеялась еще сильнее, а тварь бесплодно тыкалась своей окровавленной головой в ее сторону. Она легко отбросила существо подальше одной тяжелой пощечиной. Когда она отвернулась, отблески молнии оставили полосы на ее сетчатке. Тьма вернулась вновь, смех иссяк, и она осталась в безжизненной мрачной пустоте. Теперь она могла слышать лишь влажные хрипы, доносившиеся из изуродованной головы ходячего.
Вспышка номер пять чуть задержалась. В ее свете Лилли заметила, что монстр замер. Она пристально вгляделась в него. Ходячий сидел в вертикальном положении, с его покалеченной головы свисало и качалось, как маятник, глазное яблоко. Существо смотрело на Лилли, как будто ожидая… ожидая избавления. Моргнув, она продолжила разглядывать ходячего. Его трясло, однако из-за отсутствия органов речи непонятно было что это – рычание, плач или стон. На мгновение комната покачнулась.