– Что ты имеешь виду, говоря «Что мы делаем»? Ты об этом? О разгромах и захватах?
Юноша пожал плечами.
– Ага, именно. Я имею в виду, ты вообще когда-нибудь задумывался об этом?
– Ты имеешь в виду, правильно ли мы поступаем?
Он пожал плечами еще раз:
– Да… Типа того.
– Такие вещи уже не имеют значения.
Дэниэлс посмотрел на командира.
– Ты о чем? Что значит – не имеют значения? Правильно это или нет?
– Больше – не имеют. – Брайс улыбнулся про себя. – Это анахронизм… Как свежее молоко, вай-фай и спортивная колонка.
Юноша откинулся на сиденье, потер лицо, раздумывая о сказанном, и почувствовал, как наркотик начал воздействовать на его центральную нервную систему, смывая внутренние предохранители и страхи, словно вода, закручивающая в отходы в туалетном сливе.
– Не знаю. Наверное, ты прав. Просто…
Брайс выдержал паузу на мгновение, позволив тишине повиснуть в воздухе.
– Дети, которых мы забрали? Или сам факт того, что в такое время мы нашли детей?
Собеседник пожал плечами.
– Не знаю. Не слушай меня. Я просто гребаный офицер запаса.
– Давай же, Дэниэлс, продолжай. Скажи, что хотел. Договаривай.
– Я просто вспоминаю наш второй поход. Нам ведь было не все равно. По крайней мере, так казалось. Строили клиники, и вся подобная фигня. Помнишь, как мы построили школу для ребят в провинции Гельменд?
Теперь пришел черед Брайса пожимать плечами.
– Это было в другом мире.
В тусклом зеленом свете приборной панели Дэниэлс выглядел так, будто продолжал размышлять над этим вопросом.
– Думаю, ты прав. Уверен, док Ноллз точно знает, что делает.
– Давай, мать твою, надеяться на это…
Пару минут они ехали в тишине. Брайс заметил, как горизонт на востоке из чернильно-черного стал пепельно-серым – рассвет уже был на подходе. Он взглянул на часы. Почти пять. Еще до шести они будут дома.
– Донна справилась? Тебе лучше?
– Все лучше и лучше, – Дэниэлс кивнул и улыбнулся.
– Все еще хочешь философских бесед о правильном и неправильном?
– Да в задницу правильное и неправильное, – он посмотрел на Брайса. В зеленом свете зубастый оскал Дэниэлса напоминал улыбку мертвеца.
Много позже, после того, как заря разгорелась над линией горизонта иссушенной Атланты, а глубокие ущелья между зданиями оставались укрыты в тенях, Брайс, оставив фары включенными, ведя конвой среди гор пылающих обломков, вокруг зон обитания ходячих, населенных столь густо, что существа двигались по аллеям и пешеходным дорожкам локоть к локтю. За последний год сердце города из просто плохого места превратилось в кошмарное. Воздух душил запахом мертвечины, дух был настолько густой, что, казалось, прилипал к нижней поверхности облаков, несущихся по небу. Узкие боковые улицы кишели живыми мертвецами, большинство зданий заняли ходячие. Почти все двери, выходящие на улицу, были проломлены и теперь стояли нараспашку. Ветер заносил мусор вовнутрь, и мертвецы бесцельно слонялись туда-сюда, волочась то ко входу, то из него, по следам мышечной памяти, будто в попытках совершить выгодную покупку, которую им уже никогда не найти. Брайс ненавидел этот город.