Однако Грачик вовсе не собирался сдаваться:
- Терпение, конечно, великое качество во всякой работе, - сказал он, но я знаю одного друга, который иногда путает терпение с медлительностью.
- Медлительность, говоришь?.. Что ж, и она, бывает, приносит победу. Поспешность-то, братец, как говорит наш народ, хороша лишь при ловле блох. Вот, в древности был полководец, стяжавший себе прозвище "кунктатор"10. А пожалуй, один только Цезарь, да разве еще Ганнибал со своими слонами могут похвастаться большим числом побед, чем этот господин "медлитель". Поспешишь - людей насмешишь!
- Быть может, вы сами это письмо и подпишите? - спросил Грачик, возвращаясь к вопросу о химической экспертизе.
- Нет, - я отставной козы барабанщик! А ты, так сказать, при должности и мундире - тебе и книги в руки. Пусть думают эксперты, что ты своим умом дошел. Или ты полагаешь, что зазорно толкать научных работников в эдакую даль, как начало нашего столетия? Нет, дружок, мы напоминаем им интересную страничку истории. Кто знает, может быть, это и не так уж глупо будет: проявить этот листок. - Кручинин повеселел, словно закончил удачное дело. Помнишь историю со снимками экспедиции Андре?
Грачик сознался, что впервые слышит это имя. Кто он такой, этот Андре? И что это за экспедиция? Разве может Грачик знать все, что происходило на белом свете до него за всю долгую историю человечества. Кручинин знал, что нигилизм его ученика напускной. Теперь Грач небось готов самым внимательным образом слушать рассказ о том, как много лет назад шведский ученый Андре организовал экспедицию на воздушном шаре в Арктику и погиб вместе со своим экипажем; как его экспедицию считали бесследно исчезнувшей, как стоянка этой экспедиции была обнаружена на уединенном острове Ледовитого океана и как, наконец, химики сумели восстановить картину жизни аэронавтов, проявив фотографические пластинки, пролежавшие десятки лет в снегу. Кручинин пододвинул к себе свободный стул, протянул на него ноги и принялся рассказывать со свойственной ему увлекательностью историю Андре. Он не глядел на Грачика, но наступившая в комнате тишина говорила, что слушатель, затаив дыхание, ловит каждое слово. Кручинин любил в своем молодом друге это умение слушать. Да и вообще... Разве стыдно сознаться себе, что он очень любит этого Грачика, в котором давно уже угадал продолжение самого себя. То самое продолжение, которого он, Кручинин, был лишен, оставшись вечным холостяком. Разве этот молодой человек не был кусочком того самого личного счастья Кручинина, которое делало жизнь такой радостной и осмысленной, не имеющей физического конца?