Шверер в ужасе откинулся на спинку скамьи: Кребс?! Маленький, круглый, как шар, вечно веселый Кребс!.. Шверер хорошо знал его бездарность и легкомыслие.
Повидимому, слова Гитлера поразили и испугали всех генералов. Швереру, как начальнику русского отдела восточного управления ОКХ, стало не по себе. О чем бы тут ни говорили, дело шло ведь о судьбе Германии, а Кребс во главе генерального штаба - это было похоже на скверный анекдот.
Шверер с надеждой посмотрел на Гудериана, ожидая, что тот найдет выход, скажет что-нибудь, что разрядит атмосферу, заставит Гитлера переменить решение. Но нет, Гудериан поблагодарил фюрера за отпуск и стал складывать свою папку. Шверер с ужасом понял, что лишается одного из самых влиятельных и верных своих союзников. Кто поможет ему теперь в осуществлении плана открытия Западного фронта и пропуска англо-американцев к Берлину? Кто помешает теперь русским взять Берлин? Чего стоит теперь прекрасный план поворота всех дивизий, всех боевых средств, еще остающихся на Западном фронте, на восток, против неумолимо надвигающейся армии русских?..
Но, повидимому, до сознания Гитлера в те дни уже не доходила правда о положении Германии. Он с нескрываемой досадой и нетерпением ждал, когда закончатся доклады генералов, и, видимо, только для проформы задал начальнику штаба Геринга Коллеру вопрос, ставший традиционным для всех совещаний:
- Когда вступит в строй наш новый реактивный истребитель "Фокке-Вульф"?
Кажется, он даже не слушал ответа Коллера, пытавшегося как можно мягче преподнести сообщение о том, что заводы, строившие опытную серию реактивных истребителей, уже захвачены Советской Армией и им уже не суждено увидеть воздух. Гитлер следил за Коллером тупым, бессмысленным взглядом мутных глаз и, как только увидел, что губы генерала перестали двигаться, поспешно сказал:
- Гюнше, дайте шкатулку с орденами.
Все поняли, что этому моменту Гитлер придает значение самого важного пункта совещания. Под сумрачными взглядами генералов он принялся бережно освобождать из папиросной бумаги образцы новых знаков отличия, только что присланных с фабрики орденов. Он любовно разглядывал их, поглаживал и, передав один орден ближайшему из генералов, спросил:
- Как вы находите?.. Этот орден я намерен учредить для тех, кто первым войдет в Москву. Вы видите здесь, в центре, под знаком нашей свастики девиз: "Там, где я ступаю, умирает все!" Жизнь никогда не возродится на полях России, которую вторично пересекут мои войска. - Тряся головой, он оглядел присутствующих: - Господа, я обещаю первый такой крест тому из вас, чьи войска ворвутся в Московский Кремль! Я сам, вот этими руками, надену его герою... Я еще подумаю и, может быть, прикажу сохранить всего лишь один экземпляр этого знака именно для такого героя. Один экземпляр!.. Быть единственным кавалером ордена! Такой чести не имел еще никто, никогда, нигде!..