– Ты ужасно выглядишь: так взволнован, наверняка замерз… Входи, садись ближе к огню.
Она встала и решительно усадила его в кресло.
– Сядь и ты, Джейн. Мне нужно многое тебе рассказать.
Она не стала спорить и, усевшись в кресло напротив, поторопила:
– Чего же ты ждешь? Начинай.
– Когда я закончу свой рассказ, ты больше никогда не захочешь вернуться ко мне.
– Как только ты признаешься мне в любви, я тут же вернусь, потому что ты не солжешь.
Эдмунд молчал и только смотрел на нее.
– Вот видишь… ты не готов.
– Нет, дело не в этом. Я думал, что ты вообще никогда не вернешься. Впрочем, все сложнее. Я обязан рассказать всю правду о моей семье. Ты будешь первой, кому я раскрою эту тайну, и только после этого смогу предложить тебе вернуться. Не знаю даже, с чего начать…
Воцарилась пауза: тишину нарушал только треск дров в камине, – наконец Джейн предложила:
– Может быть, так: «Однажды, давным-давно…»?
– Пожалуй. – Эдмунд немного ослабил шейный платок и со странной, натянутой улыбкой начал: – Однажды, давным-давно, а точнее, около тридцати лет назад, молодую ирландку выдали замуж за барона из Корнуолла. Это был брак по расчету. В дом мужа, которого никогда не видела, она привезла с собой слугу по имени Томас Тернер. Он был умен и обаятелен и вскоре стал близким другом и управляющим барона. Супруги обзавелись сыном, и со временем Тернер стал его учителем.
– Похоже, это человек многих талантов, – заметила Джейн.
– Поистине многих, – согласился Эдмунд. – Видишь ли, он к тому же был любовником баронессы, а значит, скорее всего и отцом двух ее дочерей, рожденных после сына. Помимо прочего Томас Тернер еще и воровал.
Джейн почувствовала, как пробежали мурашки по коже, хотела что-то сказать, но переборола себя: надо дать ему выговориться.
– В тысяча семьсот девяносто восьмом году в Ирландии произошло восстание. Ирландские католики вновь воевали с англичанами. Это старинная вражда, но до того борьба не была столь кровавой. Мятеж был подавлен, лидеры казнены, и сторонники восставших смирились с поражением. По крайней мере, так казалось тогда.
Тернер был ревностным католиком и ирландцем до мозга костей: призывал к возрождению движения, говорил о свержении английского гнета, о свободе и справедливости и при этом играл на чувствах барона к жене. Несчастный барон любил ее, но так и не смог завоевать ее сердце: для Тернера и баронессы он был лишь помехой…
– Но им были нужны его деньги.
– Совершенно верно: они нуждались только в его деньгах. Тернер убедил барона помочь мятежникам, пожертвовать драгоценности. Барон был слаб, поддался на уговоры, наконец-то почувствовав себя нужным. Он не воспринимал это изменой и не знал, что изменников казнят, а их детей лишают наследства и титулов. Тернеру было все равно, что станет с бароном и его потомками: он намеревался жениться на баронессе и бежать в Ирландию, – а все, что не удастся забрать, пусть отойдет короне. Но Тернер был хорошим учителем, и сын барона к тому времени уже кое-что понимал в законах, а также прекрасно знал, какие наказания за какие преступления назначаются. Понимал он и то, поскольку был, как и все дети, любопытен и совал нос в чужие дела, что Тернер и его мать – любовники, и не доверял ни учителю, ни матери. Он старался подражать отцу, но это было тяжело. Не во всякой истории есть герои. В ночь, когда Тернер с солидной суммой денег и драгоценностями должен был отправиться в Ирландию, барон послал сына с письмом к нему, но тот обратился к властям, предав таким образом собственного отца.