– Сожалею, но здесь нет более удобных кресел. Что привело тебя ко мне? Ты хорошо себя чувствуешь?
– Прекрасно. – Джейн смерила мужа долгим взглядом. – А ты?
На секунду ей показалось, что ему нездоровится: шейный платок ослаблен, помят да еще и чернилами забрызган, под глазами темные круги… но, может, это тень от лампы, освещавшей кабинет в этот пасмурный день.
– Чудесно. Вот решил немного поработать…
– Если ты занят, я могу зайти позже, – с готовностью сказала Джейн, приподнявшись с места.
– Нет-нет, все в порядке. – Эдмунд посыпал бумагу песком, взял сургуч и печать. – Я уже закончил.
– Что-то важное?
Рука у него дрогнула, и капля сургуча упала на дюйм дальше от загнутого края конверта. Эдмунд нахмурился, добавил еще смолы и наложил печать.
– Ничего особенного, всего лишь просьба к моему поверенному в Корнуолле разобраться с некоторыми делами.
Подняв глаза, он одарил жену своей обычной чарующей улыбкой, словно говорившей «я готов для тебя на все».
– Нам вовсе не обязательно говорить о делах. Как настроение после дебюта? Каковы впечатления от первого лондонского бала?
– Прекрасно. – Она коротко вздохнула. – Но я должна перед тобой извиниться.
Предыдущий вечер ясно показал, насколько она эгоистична в своих требованиях: он лишь пытался проявить толику доброты ко всем несчастным. Эдмунд оказался прав, как всегда: после ее необдуманного поступка – признания в любви – случилось то, о чем он предупреждал, вопреки ее уверенности в обратном.
Он полностью сдержал все свои обещания, кроме одного – вернуться ровно через час, – но учитывая, как многим она уже обязана супругу, этот небольшой огрех был сущим пустяком. Посему здравый смысл подсказал Джейн единственно верный путь: более никаких споров по мелочам и никаких требований, только чистосердечная дружба и ожидание того дня, когда у нее исчезнет надежда на взаимность. Надо заставить себя не думать и не говорить о своей неразделенной любви, прекратить слушать сердце и не руководствоваться эмоциями, и рано или поздно ей удастся справиться с этим чувством. И как только это произойдет, оно не будет более представлять никакой опасности, а останется чем-то вроде семейной тайны, какие есть у всех. До тех пор остается лишь терпеть и устроить их быт таким образом, чтобы не было причин об этом даже вспоминать.
Никакой реакции от Эдмунда не последовало: словно не слышал ее слов, он равнодушно надавил печатью на сургуч и отложил конверт на край стола.
– Эдмунд, ты не слушаешь меня? Я прошу прощения.
– За что?
Стараясь как можно осторожнее подбирать слова, Джейн пояснила: