Она не выдерживает мой голодный взгляд и на миг отводит глаза. Связь потеряна. Я срываюсь. Я стремительно падаю с небес без парашюта, готовый вот-вот разбиться, и уже у самой земли она подхватывает меня. Ее руки перемещаются на спину и притягивают меня к себе (теперь и на спине останутся следы — проскальзывает где то вдалеке мысль). Губы приближаются. «Ты вдоволь насмотрелся, пришла пора попробовать» — говорят они. Приятный теплый ветерок ее дыхания касается моих обнаженных, девственных, искусанных от волнения губ, ее губы находясь в миллиметре, выжидают мой ход. Я никогда не целовался, поэтому просто начинаю облизывать ртом обе ее губы, словно ем подтаявшее мороженное. Мне нравятся эти ощущения, прикосновения к ее, к женский губам, они гладкие и нежные, как и кожа вокруг них. «Нет. Не так. Давай я покажу» — каким-то образом, бессловесно передает Ада мне эту мысль. Между ее приоткрытых губ, виднеется, словно змея в логове, остренький кончик язычка, а потом она целует меня по-настоящему! Оказывается, нужно было облизывать/обсасывать поочередно то верхнюю то нижнюю ее губу и получается, что она, словно в зеркальном отражении, делает то же самое: когда я целую ее верхнюю губу, у нее во рту оказывается моя нижняя, едва я перемещаюсь на нижнюю, в ее власть попадает моя верхняя и эта обоюдная ласка кружит голову, а легким не хватает дыхания. Я запоздало чувствую, как моя твердая плоть давно уже упирается в ногу женщине, но кажется ее это ничуть не смущает, напротив, она даже пытается еще теснее прижиматься и даже немного тереться о меня. Мне понравилось целоваться, мне хочется еще, хочется продолжить, но Ада не выпуская меня из объятий немного отстраняется, прислушиваясь к чему-то. Я лишь запоздало улавливаю щелчок замка и голос с порога:
— Ма, я дома.
Иван вернулся, но Ада уже тянет меня за руку в ванную.
— Поздоровайся с другом, — шепчет она, в глазах ее мелькает страх, но вызванный…
не трусостью, а скорее решимостью.
— Вань, привет. Я у Вас. Я рубашку заляпал. Сейчас отстираю!
Ада одобрительно кивает, шепнув, чтоб я снимал рубашку, а сама тут же выходит прочь.
Я не знаю, что мне делать, я не могу прийти в себя, меня всего трясет, и от произошедшего и от неожиданного возвращения друга. Я стою как дурак, сжимая в руках испачканную рубаху и в надежде смотрю на дверь.
Она распахивается буквально через минуту.
— Порядок, — кратко кидает Ада, запирая дверь и принимает из моих рук рубашку. Я стою в стороне, глядя, как она, заткнув раковину, набирает в нее воду, мочит в ней мою рубашку и наливает в нее какое-то средство. — Сейчас замочим на пять минут, и я попробую отстирать, потом поглажу. Если не получится, Ванькину наденешь.