Они вошли в парк, и мисс Патти произнесла:
– Это место напоминает такое же рядом с моим домом в Лондоне. Иногда я гуляю там поздно вечером.
– Почему поздно вечером? – спросил Томми.
– Из-за тишины, – ответила она. – Никакой публики, никакого сборища людей. Ни даже моего голоса.
– Тогда я постараюсь не нарушать тишину, – сказал Томми.
– Вы и не нарушаете.
Так или иначе, последующие несколько мгновений они провели в молчании. Они просто бродили по одной из аллей парка. Дубы, березы и платаны хранили идеальное спокойствие, теплая ночь высушила и наполнила собой воздух. Звездам над их головами приходилось соперничать с огнями отелей и уличными фонарями. Недалеко отсюда находился дом брата Томми. В какой-то момент он упомянул об этом, и они заговорили о своих семьях и о детских годах, которые были у них очень разными. Она родилась в Испании в семье итальянцев, которые затем приехали в Нью-Йорк – она тогда была еще маленькой девочкой. Он родился в Бруклине. Его бабка с дедом приехали из Германии вскоре после того, как поженились.
Так они бродили несколько часов, проходя по тем же дорожкам снова и снова. Как только первый луч солнца румянцем лег на деревья и здания к востоку от парка, мисс Патти сказала, что устала, и уселась на скамейку. Она положила ладонь рядом с собой.
– Подойдите, сядьте рядом со мной.
Томми кивнул и присел, поставив кожаную сумку на землю.
– Простите, если я задам нескромный вопрос, но вы всегда получаете такие суммы за представления?
– Всегда, – ответила она. – Без исключения.
– Сколько там?
– Четыре тысячи долларов золотом, – сказала она без колебаний. – И еще тысяча наличными.
Томми снова взглянул на сумку.
– Это…
Но все, что он смог, – лишь помотать головой. В сумке было больше, чем он получил за всю службу в армии. И это выглядело одновременно и правильно, и неправильно.
– Вы молодец, – сказал он.
Она нахмурилась, и в тени ночных деревьев это выглядело преувеличенным.
– Я не собираюсь извиняться.
– Я и не прошу.
– Но я вижу, что вы не одобряете.
– Дело не в неодобрении, – сказал он. – Вы имеете право назначать любую цену, которую люди готовы заплатить. Если я что и не одобряю, так это людей.
Она расслабилась.
– Вы не слышали, как я пою, – она разгладила платье на коленях. – Но я поняла ваш намек.
– Я ни на что не намекал.
– Нет, намекали. Я говорю себе, что делаю нечто важное при помощи пения, – она посмотрела на ногу Томми. – Но одна-единственная пуля стоит несколько пенни, а важность имеет куда большую, чем все мои песни вместе взятые.
– Разрушать – всегда дешевле.