Она собиралась вернуться в город. Возможно, и не к нам домой, а к Сидни, и она прекрасно осознавала, что не ступит и шагу в Нью-Йорке без моего ведома, ведь я сразу узнаю об этом. Я помчался бы к ней в ту же секунду.
Дальше — все как в тумане. Когда я влетел в больницу, требуя, чтобы меня пустили к ней, они пытались удержать ее подальше от меня. Им повезло, что она находилась в больнице, иначе я бы к черту сжег здесь всё дотла, чтобы доказать серьезность своих намерений.
Потребовалось не много времени, чтобы они поняли, в чём дело, и поменяли свое отношение. Я не люблю воздействовать на людей властью и деньгами, но в этом случае я просто не мог не воспользоваться этим. Не было ни одной гребаной вещи, которую я бы не сделал, чтобы добраться до нее.
Потом, когда они сказали мне, что с ней все будет в порядке, я почувствовал, будто камень с души свалился. Я вытерпел достаточно и потратил все силы, так что мне нужен перерыв. Затем он снова бросил бомбу: «И, что касается ребёнка», - сказал врач. Назойливый шум в моих ушах был настолько громким, что я уже не слышал, о чём он говорил дальше. Я должен был попросить повторить его это снова.
Если бы я не сидел, то уверен, что свалился бы на пол. Ребёнок. Это слово продолжает вертеться в моём сознании. Если что-то случится с нашим ребёнком, это уничтожит Молли. Это то, в чём я могу быть точно уверенным.
Я потираю выпуклость, чувствуя её ровное дыхание.
Я до сих пор помню тот день, когда Молли сказала мне, что ей нужна семья. Сначала я просто хотел её. Но мысль о том, что она будет беременна моим ребенком, заставила слова сорваться с моего языка. Я ответил, что тоже хочу ребёнка. Изначально я хотел привязать её к себе любыми способами. Если бы у нас был малыш, я бы всегда присутствовал в её жизни. Я был бы привязан к ней навсегда. Чем больше она говорила об этом, представляла или мечтала, тем сильнее мне хотелось этого. Больше, чем что-либо. Это стало ещё одним способом пробуждения меня к жизни.
Я должен был быть с ней. Каждый вечер ложиться в постель, обнимая её маленький круглый животик и чувствовать, как он растёт каждый день. Мы оба этого хотели, и то, что она сделала, не имеет никакого смысла. Я не знаю, почему она сбежала, и вот, встретившись с ней теперь, всё равно не могу этого узнать. Она ничего не помнит.
Это слишком больно. Она смотрела на меня с такой большой любовью, когда проснулась. Как будто я снова был её миром. Такое беспредельное доверие читалось в её взгляде, пока она ждала, когда я отвечу на её вопросы. Но у меня не было ответов. Я не знал, где она жила, с кем, или даже как сводила концы с концами.