- Все сделаю, товарищ комиссар, - ответил Сараев. - Не беспокойтесь.
Семья Бочурко жила неподалеку от порта, на улице Чумбарова-Лучинского. Элимелах шел медленно, с удовольствием вдыхая аромат весны, любуясь зеленой метелью на кронах деревьев. Конец июня. Как поздно просыпается тут природа! Сейчас где-нибудь в Подмосковье уже жарища, тополь разветрил свои белые перины, а здесь всего неделю назад деревья скинули наземь смолистые ракушки почек, листочки на ветках яркие, нежные. Глядя на них, не хочется верить, что идет страшная, кровопролитная война.
Дверь открыла Мария Петровна, на ней был фартук, в руках нож. Элимелах расхохотался.
- Что это вы так гостей встречаете? Эдак и перепугать недолго.
- Блины, Зелик Абрамович, любят, когда их переворачивают. Потом я по стуку узнала, что идет человек не робкого десятка.
- А где хозяин?
- Там, у них жаркий бой, - кивнула на дверь Мария Петровна.
Элимелах заглянул в комнату. Бочурко сидел в белой вышитой косоворотке с засученными рукавами и, запустив пятерню в растрёпанную шевелюру, обдумывал ход. Его противник, третий механик с "Сибирякова" Коля Гижко, ухмыляясь, вертел в руке только что выигранного коня. На одном его колене примостилась Нонночка, выстраивая на краешке стола павшие в сражении пешки. Увидев Элимелаха, она побежала к нему навстречу.
- Дядя Зелик пришел! Будем белых мишек рисовать?
- Обедать сейчас будем, Нонночка, а уж потом рисовать, - заметил Бочурко. - К тому же мне пора сдаваться. Бьет нас молодежь, Зелик. Никакого почтения к начальству.
Шахматисты сложили фигуры.
- Нонна, беги на кухню и разведай, как дела у мамы. А мужчины накроют стол, - распорядился хозяин. - Коля, доставай посуду.
Когда были расставлены тарелки, Бочурко таинственно подошел к буфету и достал голубой графинчик.
- Вот и посошок на дорожку нашелся... Ну, что там? - спросил он, увидев в дверях растерянное личико Нонны.
- Там к маме тетя Аня пришла. Плачут они.
Бочурко нахмурился.
- Это наша соседка, муж у нее на фронте, - объяснил он. - Видно, стряслось что-то, пойду узнаю.
Элимелах и Гижко сидели молча, чувствуя неловкость. У обоих появилась одна и та же мысль, что они вот так, ненароком, оказались свидетелями чужого горя, помочь которому не в силах. За дверью в коридоре тихо разговаривали. Бочурко приглашал какую-то Анну Кирилловну зайти в комнату, успокаивал. Потом заговорила Мария Петровна. Она робко научала убеждать, что бывают ошибки и, может быть, Василий Иванович жив. Моряки не знали, кто такие Василий Иванович и Анна Кирилловна, но хорошо понимали: произошло то непоправимое, страшное, что в военные годы могло каждую минуту войти в любой дом.