Но сегодня даже это увлекательное занятие не принесло удовольствия. Кузнечики попадались какие-то откровенно маленькие, серенькие и совсем не интересные. А мысли о вчерашнем происшествии продолжали раззадоривать воображение.
Ванька, на всякий случай, вскарабкался на дерево, осмотрелся, снова спустился на землю и замер в нерешительности. Постояв так несколько минут, он, все же, сжал маленькие кулачки и побежал в сторону леса.
На этот раз мальчик зашел с другой стороны. Он подобрался к грузовику так, чтобы из лесу можно было заглянуть в кузов, укрытый тентом. Ванька видел такие машины, когда те проходили мимо их дома, и хорошо запомнил, что задняя часть кузова ничем не прикрыта, а значит, можно будет увидеть того, кто вчера оттуда говорил.
Распластавшись по хвойному ковру, мальчишка подползал все ближе и ближе. Он укрылся за густым кустарником, растущим у обочины лесной дороги, и осторожно выглянул из-за него, медленно отодвигая густо растущие ветви.
Внутри сидел немец! Он не двигался. Просто сидел и зачем-то держался обеими руками за металлическую трубу, из которых состоял каркас тентованного кузова. Он был в немецкой форме. Никакого оружия Ванька не разглядел. Ему показалось, что мужчина спит. Но, почему-то, спит сидя.
Медленно, словно черепаха, мальчуган выбрался из зарослей кустарника и на полусогнутых двинулся к грузовику. Подойдя достаточно близко, чтобы можно было рассмотреть немца получше, он остановился. Ванька не ошибся. Фашист спал. Его губы были сухими, потрескавшимися, а щеки покрывала рыжая щетина. Только сейчас стало видно, для чего тот держался обеими руками за трубу. Точнее, как оказалось, он за нее не держался вовсе. Напротив, это труба держала его руки. Они были закованы в блестящие металлом наручники. Те были застегнуты так, чтобы труба проходила аккурат между кистями.
Ванька немного расслабился. Выходило, что немец был надежно прикован, а значит, не сможет причинить ему зла, если только не подходить слишком близко. Постояв немного, мальчишка сделал еще несколько нерешительных шагов к перевернутой машине. Внезапно глаза немца распахнулись. Он поднял опущенную до сих пор голову и, щурясь, взглянул на Ваньку.
Внутри все похолодело. Мальчик замер и приготовился бежать. Но немец, вдруг, так посмотрел на него, что страх сам собой превратился в безграничную жалость. Перед Ванькой сидел обессиленный, измученный человек. Глаза его наполнились слезами. Он слегка скривился и, чуть заметно, отрицательно покачал головой. Мальчик смотрел на него, как завороженный. Тот осторожно пожал плечами, изобразил легкое подобие улыбки, продемонстрировал закованные руки и тихо, каким-то добрым тоном сказал: