Но эта, блистательная на первый взгляд, версия утратила свою убедительность после новых находок, показавших, в частности, что конструкция «имя в генетиве +no» может составлять законченную эпитафию(Laparedonas no). А ведь совершенно невероятно, чтобы в текстах такого рода могло указываться имя воздвигшего гробницу – однако начисто отсутствовать имя самого погребенного! Отмечая, что в эпитафиях из Алецио свободно чередуются простейшая конструкция Laparedonas «Лапаредона (могила)» и Laparedonas no, а значит, зависимость генетива от no в таких случаях, вопреки Шмиду, необязательна, де Симоне идет дальше. Он предполагает, по праву, что в синтагме Šailonna Lomiaihi no последнее слово – такой же факультативный элемент, вовсе не управляющий предыдущим именем, а в целом словосочетание несет ту же информацию, что обычные для мессапских надгробий ономастические двучлены вроде Dalmaθoa Dalmaihi «Далматоа (дочь) Далмаса». Иначе говоря, в no распознается элемент с предикативной функцией, способный выражать как идентичность (то, что здесь пребывающая - Шайлонна, дочь Ломия), так и принадлежность (то, что могила – Лапаредона, или Теотора, сына Артая Бенария, или Баошты, дочери Стинкалета) [de Simone 1987:138-139].
Таким образом, де Симоне возвращается к высказанной еще в 1930-х А.фон Блументалем, а позднее развитой М.Дуранте мысли о мессапском no как об элементе, способном играть такую же роль, что лат. sum «я есмь» в оформлении так называемых «говорящих надписей» [Durante 1954].
Как известно, по преобладающему синтаксическому типу таких надписей, способных изъясняться от имени не только человека – дарителя, изготовителя артефакта или усопшего, - но и от лица предмета (подарка, погребения и т.п.), древняя Италия разделяется на две большие подобласти, в зависимости от того влияния, этрусского или непосредственно греческого, которое было господствующим в том или ином этноязыковом регионе. На севере, под воздействием этрусского типа «говорящей надписи» с местоимением mi «я» и без глагола-связки (ср., например, CIE 4921 mi mamarces tarxvelnas «я – Мамарка Тархвелны») возникают венетские структуры вроде Es 4 eqo voltiomnoi iuvantioi «я – (для) Волтиомна Ювантия». А на юге конструкция греческой «говорящей надписи» с глаголом-связкой εἰμί (έμι) «я есмь»[22] находит преломление в оскском формуляре (Ve 117 luvcies cnaiviies sum «есмь Лукия Гнайвия»; Ve 63 sepieis heleviieis sum «есмь Сепия Хелевия»; Ve 127 vipieis venleis culchna sim «Вибия Венле килик есмь») и элимском (надпись на монетах элимского города Сегесты σεγεσταζιβ εμι «(для) сегестанцев есмь»). Латино-фалискская коренная область обретается на стыке этих двух эпиграфических пространств, демонстрируя в веках переход от типа eko kaisiosio и eco urna tita vendias (конца VII-VI вв.до н.э.) к позднейшим формулам вида speri sum или sum valeri в начертаниях Ш-П вв.до н.э. из Эсквилинского некрополя (богатейший обзор материала с тщательным комментарием см [Agostiniani 1982]).