Но хотя таким тщеславным людям льстить не должно, однако же не всякий имеет надобность исправлять их, давать им наставления, особенно таким, с которыми не имеешь никакой связи; не всякий, говорю я, должен делать им какой-либо выговор, укорять их невежливым образом или менее оказывать им учтивости и угождений, нежели всякому другому. - Весьма несправедливо поступают те, которые, имея обязанность жить с ними вместе, требуют, чтобы мы приняли на себя исправление таковых избалованных друзей их. Тщеславные охотно сами льстят другим людям с тем только, чтобы и те в свою очередь льстили им самим. Это для них единственная достойная жертва, единственная достойная награда их заслуг.
(5).
Властолюбие отличается от честолюбия и тщеславия точно так же, как гордость отличается от высокомерия. - Желательно бы было, чтобы гордость считалась благородным свойством души, сознанием истинного внутреннего достоинства - чувством неспособности поступать подло. Сия самая гордость руководствует людей к великим и благородным деяниям; она есть твердый оплот для честного человека, всеми оставленного; она-то возвышает его над судьбой и недоброжелательными людьми и коварного даже злодея против собственной его воли вынуждает воздать должное удивление проявлению таковой гордости со стороны угнетенного мудреца. Но высокомерие выставляет такие отличия, которых вовсе не имеет и хвалится предметами самыми ничтожными. Сие-то высокомерие заставляет напыщенного глупца, гордящегося родовым своим дворянством, считать заслуги своих предков, от коих часто он даже не происходит и которые нередко вовсе не имели действительных заслуг. А если имели, то он присваивает себе сии заслуги, как будто и добродетель принадлежит к собственности родового имения. Сие-то высокомерие делает богатого мещанина столь грубым, строптивым и чуждым общелюбия. И в самом деле, сие низкое высокомерие, большей частью будучи сопровождаемое недостатком воспитания и неблагопристойными оборотами, бывает гораздо несноснее высокомерия природного дворянина. Оно-то заставляет художника иметь столько предубеждений к своим дарованиям, что хотя бы они никем не были признаны, но по его мнению возвышают его над всеми смертными. Он скорее станет упрекать публику в отсутствии вкуса, если она им не восхищается, нежели сознается в недостатках своего искусства.
Высокомерию в таком человеке всегда почти сопутствует глупость, и, следовательно, невозможно бывает исправить его никакими благоразумными убеждениями, никаким скромным, снисходительным обхождением, которого, впрочем, он и не достоин.